Потом вижу, сидят люди, перекусывают. Я остановился возле них. Они мне показали – садись. Я подсел. Они мне дали мяса, хлеба, потом поднесли запить. Потом встали и пошли. Я пошёл за ними. Прошли совсем немного, вижу – мост кончается, дальше виден берег, от моста по берегу идёт мощёная дорога.
А на мосту, перед дорогой, стоит часовой с мушкетом. Часовой не наш, мундир чужой, кокарда тоже неизвестная. Те люди, которые мне давали поесть, остановились возле часового, он у них что-то спросил, они ему ответили, и он их пропустил. Я подошёл к часовому, он у меня тоже что-то не по-нашему спросил, я пожал плечами. Он ещё раз спросил, а сам, вижу, уже разозлился и поднимает мушкет. Я тогда полез за пазуху и подал ему золотой самородок. Он взял его, осмотрел, заулыбался, спрятал себе за обшлаг…
И наставил на меня мушкет! Я развёл руки и стою. Он закричал на меня, очень зло, и ткнул мушкетом мне в живот. Эх, думаю, что делать, не моя судьба, развернулся и пошёл обратно по мосту. Отошёл совсем немного и вдруг думаю: «пригнись! скорей!». Пригнулся. И тут же бабах! И пуля надо мной пропела. Я разогнулся, побежал. А часовой, слышу, кричит. И ещё раз бабах! И ещё! И ещё! Я бегу и думаю: откуда их вдруг столько, там же был только один часовой!
И вдруг ещё бабах! И пуля мне в спину! Меня как огнём обожгло! Я упал. Лежу, кровь из меня хлещет. Вот, думаю, и смерть пришла. А какая рана гадкая – в спину. Ну да у каждого своя судьба, от неё не увернёшься. Лежу уже в луже крови, думаю, надо готовиться к смерти. Эх, хоть бы кто шапку с меня снял, глаза закрыл. А сам не могу пошевелиться, кровь вытекает, тело холодеет. И вдруг думаю: «перевернись! прижми рану к мосту, чтобы кровь не вытекала!». Собрался из последних сил, перевернулся. Лежу на спине, рана прижалась к доскам, мне как будто легче стало. Лежу, смотрю вверх. Надо мной туман, в тумане солнце – бледное пятно – мало-помалу поднимается всё выше. Я на него смотрю и думаю: так и во мне сил прибавляется. И чувствую, что так оно и есть! Лежу, чую, рана закрывается и пуля из меня выходит.
Лежу, чую – вышла! Я тогда силы собрал, ещё раз перевернулся, и смотрю – лежит на мосту пуля. Я пощупал рану – она затянулась. Вот это, думаю, судьба. Взялся за перила, встал, поправил шапку и пошёл. Иду и думаю: если я остался жив, значит, так надо, значит, я ещё приду куда-то – туда, где меня ждут.
Иду, держусь за перила, зарубок уже не делаю, возвращаться же уже не собираюсь. И чем дальше иду, тем мне легче. Наклонился, зачерпнул воды, напился – и стало ещё легче, быстрее пошёл. Шёл, шёл, и к вечеру смотрю – опять мост кончается, за ним опять виден берег и от берега тропинка по траве. И никаких часовых при мосту. Кто захотел, всходи, кто пожелал, сходи.
Я сошёл с моста, пошёл по тропке. Перешёл через поляну, вошёл в лес. Лес – как у нас возле деревни. Прошёл через лес, смотрю – стоит деревня. На нашу похожа. Я повеселел. Захожу в деревню, стучусь в первый дом. Открыл хозяин. Я представляюсь: так и так, четвёртой роты второго капральства…
Он рукой махнул, я замолчал. Он у меня что-то спросил, я ничего не понял. Тогда он мне на пальцах показал: если я им дров наколю, они меня покормят. Я согласился. Он отвёл меня к пристройке, дал топор. Я наколол им дров. Они меня накормили. Потом мне дали лопату, я вскопал им огород, и они пустили меня к себе переночевать – на чердак.
Ночью я спал очень крепко, снилась мне моя родная деревня, мать с отцом, братья, сёстры и, конечно, Хвеська – мы с ней бежим по полю, за нами гонится войсковый комиссар, но никак догнать не может, и нам от этого очень смешно.
Утром я проснулся с рассветом, лежу и думаю: чего здесь хорошего, так я мог и у себя в деревне жить. Там даже лучше, там же все свои, родня, и говорят по-нашему. Надо уходить, я думаю. Или не надо? Или здесь моя судьба? Вдруг слышу: внизу, у хозяев, говорят о чём-то. И я почему-то думаю: это беда! Я тогда прижался ухом к доскам, слушаю. Они говорят по-чужому… Но я почему-то понимаю всё! А говорят они вот что: этот гад с моста пришёл, и он нам принесёт беду, надо его убить, пока не поздно; спустится сюда, и мы его и убьём. Я смотрю в щелочку, и точно: один из них, хозяин, взял нож и встал за дверью, второй, его старший сын, заряжает мушкет, и даже баба, их хозяйка, которая меня вчера едой угощала и усмехалась хитро и по-доброму, теперь взяла вилы. Э, думаю, такое не по мне. Тихо слез с чердака и, в дом не заходя, перемахнул через забор и пошёл обратно. Иду быстро, я же отдохнул и не голодный. Иду напрямик к мосту. Вдруг слышу сзади шум. Оглянулся, вижу – это они за мной бегут, и их много! Откуда их столько взялось?! Наверное, из всей деревни собрались. У всех мужиков мушкеты! Что за народ такой воинственный?! Но думать некогда. Бегу, уже совсем мало осталось…
А они давай палить! Пули так и вжикают. И – бац! – попала одна! Бац – вторая! Бац – третья – прямо в сердце! Я упал. Глаза кровью заливаются. А до моста уже почти рукой достать! А я не достаю! Сил нет совсем, умираю.
И вдруг вижу – опять этот чёрный человек в высокой шапке! Который меня с толку сбил! Стоит на самом краю моста, наклонился надо мной и смотрит. Я ему:
– Братка, помоги! Я помираю! – И протянул ему руку.
Он меня за неё вытащил на мост. И те не успели добить меня вилами.
Да и как я оказался на мосту, они все сразу пропали. И мои раны сами затянулись! Мундир, конечно, весь в кровище, а так я жив и как будто даже не ранен. Я встал, повернулся к тому, в чёрной высокой шапке, говорю:
– Спасибо тебе, добрый человек, что ты меня от смерти спас.
А он отвечает:
– Я не добрый. И не человек. Не называй меня так.
Я глянул на него внимательнее. И заколотился! Лицо у него серое, как неживое, глаза змеиные, без век, на щеках там и сям чешуя. Стоит, рот ощерил, во рту зубы узенькие, длинненькие, острые. Я головой мотнул и говорю:
– Ты Цмок?
– Нет, – отвечает, – я не Цмок. Я комендант Моста. Мост сказал, чтобы я взял тебя на службу. Сейчас пойдёшь к нашему вахмистру, скажешь, что я велел выдать тебе новое обмундирование, мушкет, и отвести на пост, который будешь охранять. Иди!
Я хотел спросить, куда идти, и вдруг понимаю, что мне и так всё видно! Для меня тумана больше нет, я вижу Мост на пятьдесят шагов вперёд, и дальше, может, даже на версту, а там Мост расходится надвое, а дальше ещё раз надвое, а потом где начинает делиться, а где и обратно сходиться, и опять делиться, словно паутина, и на всех схождениях и расхождениях, вижу, стоят караульные вышки, и так во все стороны до горизонта. И только… я обернулся… и только у меня за спиной, там, откуда я только что прибежал, почти ничего не видно уже в десяти шагах, потому что всё в густом тумане. Но я стою, глаз не свожу, смотрю… И вижу: там, по протоптанным доскам, идёт караульный, я его даже узнал – нашей роты, нашего капральства караульный идёт ко мне – и не видит меня! А я его вижу. И дальше, но уже в сильном тумане, вижу берег, на нём наше караульное укрытие и в нём наших с мушкетами наизготовку. А дальше, через плац, вижу казарму, за ней дорогу, лес, город, а ещё дальше, очень далеко, свою деревню, дом… И больше ничего уже не рассмотреть…
