И вдруг видит, что возле забора стоит какой-то валацуга, непотребный оборванец, и на поросёнка смотрит. И то сказать: забавный поросёнок – молодой, а сала как на пожилом. Способный, значит. Так что тут надо бы его сразу хватать и убегать, а оборванец смотрит. Должно быть, очумел от голода. Эх, думает бывший солдат, пропадёт человек, надо ему помочь. Подошёл он к нему, по сторонам покосился и шепчет:
– Ну, чего смотришь? Дерзай!
А тот:
– А как дерзать?
– А вот хотя бы так! – и с этими словами Балазей поросёнка за нежное ухо берёт и резво-быстро-вдруг от земли отрывает.
Поросёнок от подобной лихости речи лишился, молчит. А валацуга брови свёл и строго говорит:
– Зачем ты его так?!
– Да как это зачем? – смеётся Балазей. – Да всё за тем же! Айда за мной! – и побежал рысцой к околице. Вместе с трофеем, конечно.
Валацуга его догоняет, срамит:
– Брось поросёнка! Нечестно, неправедно это! – и за рубаху хватает, вот-вот разорвёт.
Остановился Балазей, презрительно на валацугу глянул и только отвечать…
Как поросёнок осмелел и поднял дикий ор. На этот ор враз по всему селению калитки заскрипели, людишки показались – кто с топором, кто с вилами. Вот до чего безобразный народ: когда Балазей на дуде убивался и всякие забавные мелодии наяривал, так ни один из них с печки не слез, зато презренный поросячий визг сразу всех на ноги поднял!
Но это мы сейчас пространно рассуждаем, а тогда Балазею не до разговоров было: жизнь или смерть решались. Так что схватил он визжащий, орущий трофей – и бежать. Валацуга за ним. И ушли они оттуда, правильнее, убежали, без потерь. А забежав в ближний лес, немедля развели костёр, немедля поросёнка порешили, немедля на огне зажарили и съели…
Нет, что я говорю! На самом деле всё было куда сложней. Забежали они, отдышались, Балазей из-за голенища штык достал и, на трофей оборотясь… А валацуга бывшего солдата дерзко за руку хватает, говорит:
– Не тронь его! Он же не наш, он краденый!
Ну, тут Балазей, уже совсем обозлясь…
Нет, не стал. Ведь вместе же крали! Штык опустил и будто удивляется:
– Какой же он краденый? Он купленный!
– Как это купленный? Когда?
– А по дороге, – отвечает Балазей. – Я им дуду, они мне поросёнка. Справедливо?
Посмотрел валацуга, и точно: нет дуды. Балазей её, наверное, дорогой обронил. Ну вот, а я сказал, что без потерь ушли. Хорошая была дуда – в ней пирабор на восемь дыр и пищик индюшиный…
А валацуга:
– Что дуда! Может, им поросёнок нужнее.
– Э! – говорит Балазей. – Плохо ты о людях думаешь. Народ всегда к веселью тянется, и поэтому народу музыка нужна, то есть культура, сиречь просвещение. А это что? Свинья она и есть свинья! Грязь некультурная!
И жахнул штыком в поросячье сердце! И всё…
То есть пока что всё. Ибо пока сидят они, едят… Нет, валацуга как раз и не ест, а только слюни глотает. Он терпит! Бывший солдат на это усмехнулся, говорит:
– Смотрю я на тебя и вспоминаю. Я же в твои годы тоже был такой чувствительный. Меня Сарафаном дразнили. А после, как попал в солдаты, сразу возмужал. А что? В казарме мудрено не возмужать. Там каждый день, бывало, ещё солнце не взошло, а штабс-капитан уже кричит: «Подымись! Становись! Глаза направо! Не дышать!». И мы не дышим. До обеда. Потом болтухи перехватим – и на стрельбище. А злы уже! И ух как на мишенях душу отведёшь! А на войне ещё пуще. А поросёнок – это тьфу. Ешь, говорю, мужай.
Но валацуга не ест, не мужает. Тогда Балазей:
– Ничего, ничего! Время придёт, всё равно возмужаешь. Здесь все такие.
А валацуга:
– Я отсюда улечу!
Балазей:
– Как это улечу? Люди не птицы, люди не летают.
А валацуга:
– Летают! Всякий человек всю жизнь летает.
Усмехнулся бывалый солдат.
– Это, что ли, во сне? – говорит.
– Да, и во сне тоже, – валацуга отвечает. – Но и когда проснёшься, ты опять летишь. И так всегда: и когда сидишь, и когда бежишь, и когда поросёнка режешь… Всё время летишь! А почему это так? Да потому что мы живём не сами по себе, а на земле, а земля – это не плоский блин, который стоит на трёх быках, а это круглый шар, как пуля, и летает вокруг солнца, понятно?
– Так точно! – отвечает Балазей и ухмыляется.
И в самом деле, думает, чего тут понимать? У валацуги ум за разум заскочил. Вот это находка! Похлеще царского ружья! Потому что людям что? Людям ничего не надо, людям только подай дурака. За дурака им ничего не жалко. Вот только этот совсем ли дурак, настоящий ли? И поэтому Балазей говорит:
– Лететь-то мы летим, я про это уже слышал, и я в это верю. Но вот что меня удивляет, так это что если земля летит как пуля, то почему мы с неё не свалимся? Почему нас с неё ветром не сдует?
– А это, – валацуга отвечает, – оттого, что нас на земле держит притяжение. Сила такая есть, к земле тянет. Ясно?
– Ясно, чего неясного! – браво отвечает Балазей. – Но почему тогда земля, как на привязи, только вокруг солнца летает? Почему ей прямо не лететь?
– Потому что её солнце притягивает.
– А если совсем притянет? Тогда мы, что ли, в солнце врежемся?
– Как пить дать! И разлетимся на митробы.
– А митробы, это что такое?
– А это такие кирпичики, махонькие-примахонькие, из которых всё на этом свете сделано: и земля, и ты, и я. И землю, и меня с тобой можно на митробы разобрать, а потом наново собрать. Поросёнок тоже из митробов, между прочим.
Вот что тогда сказал валацуга! И смотрит ясно, честно, не моргает. То есть он точно, без обману, круглейший дурак, сумасшедший. Балазей ещё спросил:
– Это ты всё это в книжках вычитал?
– В них.
– Значит, ты грамотный?
– Да.
– А много там, в тех книжках, другого всякого такого же?
– Достаточно.
– И если надо будет, повторишь?
– А мне что, жалко?
И опять он смотрит, не моргает. Глаза у него синие-синие, сумасшедшие-сумасшедшие. Такие, что у Балазея по спине аж мурашки побежали…
Но он, бывший солдат, не оробел, а наоборот заулыбался, просветлел, после даже облизнулся и сладко-сладко говорит:
– Ну, вот и славно. Подкрепились, побеседовали, теперь можно идти дальше. Тебе, парень, куда?
– В Архаровск.
– И мне туда же! Тебя как звать?
– Миколайка.
– А меня Балазей. Вставай! Пошли!
