* * *
Из распахнутого окна комнаты с верхнего этажа усадьбы виднелись дали лугов и перелесков. Такой же вид открывался и с дороги, но она поднималась всё дальше вверх, и Нарен стремительно зашагал вперёд к лесу.
Позади, за садом, осталась усадьба в окружении серебристых бальзамических тополей, а слева – парк и лужайки с сиренью. Потом с двух сторон подступил к дороге молодой сосняк – светлый, ухоженный, с тяжёлой от росы хвоей в серебряных проблесках солнца, но скоро лесная дорога поднялась на вершину холма и упёрлась в другую, обсаженную живой изгородью. За кустами боярышника угадывался обрыв и открывался такой простор, что Нарену вспомнились слова Римаса: «Здесь наша северная Швейцария…»
Вспомнились родные горы – предгорья гор, ибо всюду с обрыва он видел холмы, поросшие лесом, луга на далёких склонах и синеющие в крутых берегах изгибы озера.
Ноги сами понесли его вниз по дороге. Ему хотелось бежать и вдыхать вольный воздух этих просторов. Они открывались справа – по-весеннему зелёные луга, поля, горки и перелески. А слева вдруг кончилась живая изгородь. Открытый склон холма был обсажен липами. Липы начинали зацветать, тонкий медовый дух висел над дорогой, посреди поляны стояла каплица под огромной Вейморовой сосной… Ноги несли его дальше, вновь начался подъём, и дорога влилась в старый лиственный лес.
Высокий лес кончился, и Нарен увидал впереди перекрёсток. За перекрёстком лес был другим – сосны и ели окружали песчаную дорогу. Место показалось знакомым. «Дорога на Вильню… По ней шёл Наполеон!» – рассказывал ему Римас, когда вчера в сумерках подъехали к перекрёстку, и тогда они повернули вправо.
Нарен пошёл прямо, по незнакомой дороге, она по-прежнему спускалась вниз.
Хвойный лес по левую сторону дороги стал редеть, сделался светлым, солнечным, сосны и ели стояли далеко друг от друга, и за ними просматривалось изумрудно-зелёное пространство.
Нарен увидел тропинку и пошёл по ней через лес. Скоро сухая хвоя под ногами сменилась зелёным мхом, но тропка угадывалась и среди кочек.
По кочкам росли только кустики голубики да редкие карликовые сосенки, а мох делался более влажным и глубоким, на нём, точно в мягком бархате, зелёными бусинами лежала клюква. Конечно, это было болото, а в центре его Нарен увидел круглое, словно блюдце, озерцо.
Под ногами стало неприятно чавкать, но Нарен решил добраться до озера, да и болото не было обширным – там, сразу за озерком, к открытому изумрудному пространству подступала тёмная стена сосен.
Из лесу показался тонкий девичий силуэт в светлом платье. Девушка двигалась через болото, быстро приближаясь к Нарену. Он смутился, узнав паненку, хозяйку поместья, но скрыться здесь было негде, да и поздно было бежать на глазах у девушки обратно в лес.
Он подошёл к озеру и стал смотреть на воду. Вода была чистая и прозрачная, но из-за торфяного дна озеро казалось чёрным сверкающим камнем или бездонным зеркалом с маленькими белыми лотосами у берегов.
– Не стойте на этой кочке! – воскликнула пани Зося. – Она обвалится! Вы тяжёлый! – И после того, как они обменялись приветствиями, принялась весело объяснять: – Я с этой кочки прыгаю в воду и выбираюсь на берег – это мои мостки. Здесь больше такой нету, и в другом месте трудно выбраться из воды – озеро очень топкое, а берега – сами видите…
На ней было белое простое платье, которое очень шло к её великолепной фигуре. Глаза – сияющие, как у индийских женщин, и волосы – тоже роскошные, только светлые, точно вспыхнувшая на солнце золотая пряжа. Но прекрасней всего была улыбка…
В руках он увидел сетку, а в сетке – книжки, одна лежала вперёд обложкой, и за ней пробкой вниз торчала пустая бутылка из-под мадеры: название на этикетке тоже легко было прочитать.
Пани Зося проследила за его взглядом и весело рассмеялась, поглядывая то на бутылку, то на краснеющего Нарена:
– Хороша барышня! Расхаживает с бутылками по лесу! Ха-ха-ха!
Молодой человек тоже начал смеяться, так заразительны были её искренность и веселье, и вдруг почувствовал, как почва под ним заходила ходуном. Он поскорее соскочил с кочки и оказался так близко к девушке, что ещё больше смутился и неловко застыл в растерянности.
Пани Зося перепрыгнула на его место. На солнце её глаза оказались совсем другими – они были то серые, то сиренево-голубые, словно фиалки. Отсмеявшись, девушка подняла вверх сетку:
– Да я просто носила в бутылке молоко, – объяснила с улыбкой, вытаскивая её из сетки. На стенках расплылись по стеклу белые потёки. Пани Зося перевернула бутылку вверх пробкой, и обложка второй книги оказалась перед глазами.
Можно было прочесть даже годы под заголовком и фамилией Достоевского.
– Вы читаете «Дневники писателя»? – удивился Нарен и опять покраснел: кажется, он сейчас мог обидеть хозяйку.
Девушка засмеялась:
– Бутылки… А теперь – Достоевский!.. Чтение не для барышень?
– Да нет… Я подумал… В глуши… здесь. Однако вы бываете и в Москве, в столице. Можете там покупать книги…
– Да, мы кажемся очень дикими, – посерьёзнела девушка и умолкла. – Только зачем в Москве? Можно в Вильне. И вовсе нет нужды ездить… – Она похлопала рукой по книгам. – Это из приложения к журналу «Нива»… Сейчас приходят бесплатные собрания сочинений – Гоголь, Кнут Гамсун, Чехов… А вообще книги выписывал ещё мой прадед. Даже во времена Великого княжества Литовского их развозили по хуторам…
– Ах, простите! Я просто – дурак! Так, кажется, я назвал слово?
Девушка одарила его очаровательной укоризненной улыбкой, потом подняла голову и внимательно посмотрела на солнце.
– Не обижайтесь! Вам не трудно было бы отвернуться? – спросила она, теперь уже дружески улыбаясь. – Это мой ритуал. Я всегда здесь ныряю в воду. Обязательно, по утрам. Вода здесь тёплая, как молоко… Только не уходите! Я очень хотела вас спросить…
Нарен отвернулся, а девушка, шурша платьем, продолжала торопливо объяснять:
– Сейчас все проснутся, я и так задержалась у своей кормилицы. Надо идти к гостям, а там не удастся поговорить… Лучше побеседуем по дороге… Можете повернуться…
Он услышал за спиной громкий всплеск и весёлый смех девушки. Почва заходила ходуном – Нарен непроизвольно оглянулся, хоть и не собирался поворачиваться вообще… Ходил ходуном весь берег, кочки тряслись, как зелёное виноградное желе.
Ему стало немножко не по себе. Но взгляд упал на воду. Вода не была чёрной. Она была такой прозрачной, словно её не было, а на фоне черного дна… плыла мраморная Венера – скульптура, оживлённая движением, и поэтому ещё более прекрасная, чем в музее, и смотреть на неё было дозволено, как дозволено смотреть на всё божественное, созданное небесами и человеком, – как смотрим мы на произведения искусства – статуи античных богов и богинь… Так уговаривал себя Нарен, не желая отвести взгляд. Да и девушка ему разрешила! Нет, она, верно, не представляла, насколько прозрачная здесь вода… Конечно, не представляла!..
