– А куда ты денешься?
– Обойдусь.
– Тебя в институт не примут.
– Ну и пусть!
– И что же ты будешь делать?
Она как-то горестно хохотнула:
– Умирать!.. Я поэтому и говорю: мы ВСЕ будем долго и мучительно умирать… потому что мы – уже мёртвые! Мы не можем даже мечтать, что можно не вступить в комсомол и остаться свободным! Мы будем долго и мучительно умирать, потому что у нас нет мечты!
Коснувшись волосами его плеча, она покачала головой:
– Но это не мои слова… Достоевский к концу жизни увидел особый смысл в том, что все народы – все великие народы мечтали о золотом веке. Они не только не могли жить без этой мечты, – они не могли без неё умереть! А ведь золотой век – это свобода! Мы же все разуверились – разучились даже мечтать о ней! И мы ВСЕ будем мучительно умирать, потому что у нас нет мечты…
– Можно иметь мечты… совсем другие…
– Но если у человека нет этой, он превращается в зомби. Он примет любую власть и любой фашизм и будет считать, что счастлив, если ему предоставят комфортабельный многоквартирный концлагерь с телевизором. И вы все – такие! Вас такими сделали коммунисты! Вы к этому уже привыкли, вас не изменит уже ничто, и я не хочу жить с вами!.. У вас нет будущего, все вы обречены!
– Все народы в конце концов… завершали свою историю. Но это длится веками! Обречённая Византия – вон сколько лет дожидалась своего конца! Это ждёт и Россию… – Жора задумался, вспомнив ехидные слова Пепки. – Но разве ТЕ… не говорили с тобой о будущем? У меня создалось впечатление, что они ещё сами не знают, что нас ждёт.
– Правильно. Они говорили: всё станет когда-нибудь возможно – всё, что не противоречит фундаментальным законам природы – и телепатия, и телекинез, и можно будет даже попасть когда-нибудь в будущее. Но одно останется невозможным – будущее нельзя будет предсказать. Законы физики говорят, что предсказать будущее невозможно…
– Но я же видел…видел его! – мучительно простонал Жора. – И я его не хочу…
– Не исключено, что можно знать будущее для себя. Но МОЁ будущее ты знать не можешь!
– А эти двое? Да ведь они…сами пришли из будущего… Разве они не знают, что с нами станет?
– Нет! – Шурочка покачала головой. – Они пришли из другого будущего. С другой лестницы – эскалатора метро, которая движется вверх среди тысяч других или даже миллионов себе подобных, и поэтому они не знают, что будет с теми, кто движется на других лестницах…
– Правильно, да… Так они говорили! Они не знали, будет ли будущее у Земли, и даже не знали, что станет с нами именно здесь… не в России! Как будто мы имеем шанс… они допускают, что будущее МОЖЕТ БЫТЬ…
– И у НАС тоже, – уточнила она. – А вообще-то оно, конечно, будет. Ведь будущее – единственное, что нельзя уничтожить сегодня. Оно в любом случае произойдёт, только вопрос – увидим ли его мы?
– Знаешь… Они мне подарили одну вещь и сказали, что если какие-то условия… перемены – осуществятся, вещь пригодится мне. И в этом случае у нас – и у человечества… будет шанс выжить…
Она кивнула.
– Но вот что меня занимает. Я видел будущее для себя, которого не хочу. Однако, по их словам, это – лишь вариант. Версия, которую изменить можно… и я хочу её изменить! Я не хочу, чтобы когда-то в будущем тебя не было в моей жизни. Чтобы ты имела другого мужа, другую семью…
– У меня совсем этого не будет! Никогда! Я не стану этого делать вообще!
– Но всё это неизбежно! И дети…
– У меня никогда не будет детей в этой стране!
– В этой или в другой…
– Ни в какой! – фыркнула она и, откинув плед, попыталась вырваться, но он её удержал, нежно прижав к себе.
– Отпусти! У меня – дурная наследственность! Ты что, не знаешь… кем был мой дед?
– А кем он был? – удивился Жора.
– Всякой сволочи подчинялся, как и дед Крылова! Всю жизнь молчал и терпел, значит, сам был не лучше! Не знал, разве, на чьих костях строились эти «великие» стройки? Не мог не знать!
– Ты просто глупый ребёнок!
– Молчи! Это были коммунистические стройки, где тысячами гибли «зэки» – такие люди, как мы, кто чем-то отличался от коммунистов… а сам он был членом КПСС!
– Вырастешь… – перебил Жора.
– И станешь такой же тупой, как все?! А ты знаешь, что пациенты психбольниц с лёгкой степенью дебильности, достигнув тридцати лет и начав вести жизнь взрослого человека, уже ничем не отличаются от окружающих? Становятся такими, как все!
– То есть мы – становимся, как они?!
– Вот именно! И я в таком случае не желаю расти! Тем более, ещё растить таких же – таких, как вы!.. – она ударилась в слёзы и опять порывалась встать.
«Самое лучшее сейчас – влепить пощёчину!» – лихорадочно думал Жора, но, не способный никак на это, сказал резко:
– Хватит! Завтра поговорим!
– Нет, верните мне, пожалуйста, прежний облик! – потребовала она с иронией – насмешливым и категоричным тоном, решительно встав с земли.
«Ну, уж нет!» – жёстко подумал он, поднимая плед, и как можно мягче сказал:
– Кто тебя увидит ночью?
Она снова заплакала.
– Пожалуйста… Я не хочу быть взрослой. Я не смогу…
– Послушай… – он не знал, что делать, задыхаясь от жалости и любви к ней. – Ну как-нибудь!.. потерпи. Потерпи до утра. Уже поздно, а завтра мы всё обсудим… Я устал. – «Она тоже, конечно, устала!» – подумал он и укрыл её пледом, обнял за плечи и почувствовал, что она, согревшись, перестала дрожать и что опять всё в его власти… – Утро вечера мудренее!
– Хорошо! – прошептала она согласно, когда Жора её, наконец, отпустил, с трудом убедив себя, что всё ещё будет после, на всё ещё будет время и всё… будет потом!
– На рассвете жду тебя здесь, завтра! Только, пожалуйста, не проспи!
Он сам был заинтересован в том, чтобы не проспать, придти первым.
«А не остаться ли тут ночевать? Вдруг она придёт ночью?» – но он догадывался, что это вызовет у неё подозрение, и потому собственноручно довёл до палатки.
Эпилог
В окоп он пришёл заранее.
Птицы только начинали петь. Хвоя была мокрая и тяжёлая от росы, не шевелился ни один лист, из-за застывших кустов виднелась дорога и хутор за ней.
Жора поднял валявшийся в окопе плед и положил на мох у высокого можжевельника.
Когда солнце начало золотить солому на крыше и под ветром засеребрились тополя «бальсана», к хутору подъехала телега. Он слышал, как скрипят деревянные колёса. Потом он увидел, как женщина в цветной косынке пошла к крыльцу. Из хаты выбрались старики, с сумками и узелками. Вещи вывезли ещё вчера на грузовой машине. Женщина развернула телегу поближе к крыльцу и усадила на солому деда с бабой. Лошадь щипала траву, все долго сидели и чего-то ждали, поглядывая на лес и дорогу, которая вела к озеру. Наконец оттуда показались Крыловы с тяжёлыми рюкзаками. Вещи они оставили у крыльца и пошли к телеге. Все прощались, бабка утирала слёзы концом косынки и оглядывалась на хату. Когда скрип телеги затих вдали, настала долгая тишина, и Жору сморил тяжёлый сон.
