На улице было ветрено, холодно. Вдова начала трезветь. С тоской подумала, как она теперь сможет Маше в глаза смотреть?! А дочь, ласково ее поддерживая, вдруг сказала по-взрослому:
– Матушка, ты не грусти раньше времени! Может, князь тебя еще позовет, чтобы дать тебе немножко счастья?
…Мать и дочь не знали, что князь Хованский давно ждал стрельца Василия Зеленова, имевшего репутацию наемного убийцы. Что сейчас князь-воевода нанимает его для того, чтобы расправиться с воеводой Афанасием Лаврентьевичем Ордином-Нащокиным, который в письмах к царю Алексею Михайловичу посмел критиковать воеводу Пскова. Не ведали они и о том, что в операции по устранению воеводы придется участвовать и Авдотье Кругловой.
Конец второй части
Необходимое послесловие
Предвижу вопросы внимательного читателя: для чего автор дает такие примитивно-выразительные имена своим героям? Скажем, если это плохой купец, то Поганкин. Поясню сразу: Сергей Поганкин – историческая личность, самый богатый купец Пскова во второй половине семнадцатого века. И богатство его, как утверждают историки, отнюдь не ангельскими методами было нажито.
Предвижу и возражения читателя-патриота, что, мол, наплел автор о предательстве Богдана Хмельницкого, о том, что против воли Москвы поддержал гетман шведов?! Да, поддержал. Вопреки политике царского правительства. Только вот оказался Хмельницкий при этом дальновиднее Боярской думы. И наказной атаман Жданович воевал по его приказу не только за украинские, но и за русские интересы. Быть может, и нарушил Богдан Хмельницкий букву закона, но дух Переяславских соглашений не предавал. Ведь очень скоро русским войскам пришлось вновь вести тяжелые бои с польской армией.
Теперь о том, что читателя, видимо, удивило – о банке Иоганна Пальмструка. Все так и было. И в Голландию ездил, и арестовали его там за промышленный шпионаж, и первый в Восточной Европе банк создал, и первые в Европе бумажные деньги печатал… И в Америку эти зелененькие бумажки привезли шведские колонисты. Жизнь ведь необычнее любой выдумки бывает…
И, наконец, последнее. Что это автор себе позволяет: герои у него влюбляются, а то и занимаются сексом просто со скуки?! Вспомним знаменитый советско-американский телемост 80-х годов двадцатого века, когда в ходе теледискуссии жителей двух стран прозвучало заверение: «В Советском Союзе секса нет!» По непроверенным слухам, западным разведкам тут же была поставлена задача выяснить: а как же в такой стране рождаемость непостижимым образом превышает смертность?!
Так вот, на Руси семнадцатого века секс еще был. Как и многое другое. Люди развлекались, влюблялись, переживали, ссорились и мирились… Словом, все, как сегодня, невзирая на совсем иные нравы, обычаи и законы.
Часть третья. Война дипломатов
Глава I. Заговорщики за работой
Жаркий летний день выдался хлопотливым. Много дел переделал всего за несколько часов воевода Царевичев-Дмитриев града! Неутомимо сновал Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин по городу на Даугаве: то ходил к местным мастерам-скорнякам, чтобы определять качество полушубков, которые они сшили для солдат; то лично контролировал, как на пристани разгружались товары, прибывшие из России; то принимал купцов из Курляндского герцогства. Затем, «перевоплотившись» из коммерсанта в дипломата, он пошел читать только что доставленное письмо от союзника – польского гетмана Гонсевского. А вскоре вновь отправился из замка в город…
Кто только ни жил летом 1658 года в многонациональном Царевичев-Дмитриев граде! Здесь можно было встретить и русских мастеровых людей, присланных с Руси в город на Даугаве строить большегрузные речные суда, и немецких мастеров, которые убежали поначалу из района боевых действий аж в Курляндию, но вернулись, видя, что воевода Ордин-Нащокин не притесняет лютеран, не отменяет старинных прав местных ремесленников и способствует развитию коммерции. Латышские крестьяне привозили в город продукты, торговцы из Литвы и Курляндии приезжали за товарами…
В многонациональном городе имели хождение различные деньги: на местном рынке шли в ход и русские медные копейки, и польские гроши, и во много раз превосходившие их по ценности талеры с портретом шведского короля. Воевода был не против – пусть платят чем удобно, лишь бы торговля была бойкой.
В тот день у Ордина-Нащокина не было никаких оснований для недовольства: дела спорились, неприятных неожиданностей не возникало, погода была хорошей, чувствовал пожилой воевода себя отменно… Словом – никаких проблем. Вот только ощущал Афанасий Лаврентьевич в тот день тревогу, которой не было раньше. Ибо не раз и не два ощущал он чей-то недобрый взгляд. Словно кто-то зло и настойчиво хотел его сглазить. Это в конце концов сильно обеспокоило воеводу. Хоть и не суеверен был Ордин-Нащокин, а после обедни задержался в местной православной церкви, словно ища у Бога защиты. К высокопоставленному прихожанину тут же поспешил батюшка. Спросил:
– Что тревожит, воевода?
Не объяснять же простому попу, что получил он недавно тайное поручение от царя, да такое, каких никогда раньше не выполнял. Или что беспокоит его чей-то взгляд, которым некто неизвестный смотрит на воеводу в подвластном ему городе. Так ничего и не сказал попу Афанасий Лаврентьевич. Приветливо попрощавшись со священником, правитель русской Ливонии торопливо вышел из храма. Но душу вопрос протоирея Афанасию Лаврентьевичу разбередил. Поручив хозяйственные дела поручику Ржевскому, воевода направился в замок и кликнул сына Воина. Лишь он один знал, что предстояло Афанасию Лаврентьевичу.
Еще весной царь Алексей Михайлович договорился со шведским послом Густавом Бельке о проведении мирных переговоров. Состояться они должны были неподалеку от Нарвы на мосту через пограничную реку. Прямо посреди моста предполагалось раскинуть шатер и вести дебаты.
Делегацию сформировали многочисленную, возглавлял ее родовитый боярин князь Прозоровский, в помощь ему отрядили нескольких высокопоставленных чиновников. При этом личным шифром царь писал Афанасию Лаврентьевичу Ордину-Нащокину, совсем недавно произведенному в думные дворяне: он должен был тайно вести подлинные переговоры, получал полномочия решать, какой мир заключать, ему выделялись большие деньги на подкуп шведских дипломатов. Воин Нащокин с интересом читал письмо государя своему отцу: «Промышляй всякими мерами, чтоб у шведов выговорить в нашу сторону Канцы
[54] и под Ругодивом
[55] корабельные пристани и от тех пристаней для проезда к Кореле на Неве город Орешек, да на реке Двине город Кукейнос, что теперь Царевичев-Дмитриев, и иные места, которые пристойны; а шведским комиссарам или генералам, и иным, кому доведется, сули от одного себя ефимками или соболями на десять, пятнадцать или двадцать тысяч рублей; об уступке городов за эту дачу промышляй по своему рассмотрению один, смотря по тамошнему делу, как тебя Бог наставит, а что у тебя станет делаться втайне, пиши к нам в приказ наших Тайных дел…»
