– Складно говоришь, – ответил князь. – Надо, надо требовать, чтобы выпустили свеи курляндского князя из темницы!
Мороз крепчал, вьюги усиливались. Шел торг, шведы требовали одного, русские послы говорили о другом. На таких встречах Иван Семенович Прозоровский послушно повторял то, что говорил Ордин-Нащокин. Но вечерами внушал Афанасию Лаврентьевичу:
– Афонька, уступи! Царь прогневается. Войско в Литве, на Украине надобно.
– Без выхода к морю государство наше бедным будет. Города нужны, чтобы хоть с герцогством Курляндским без посредников торговать мы могли. От того выгода большая будет. Да и ратные люди зачем кровь проливали, ежели теперь все возвращать?
– Ох, Афонька! – испуганно отвечал ему князь. – А коли останется Русь одна и против свеев, и против ляхов, и против хана татарского, и против гетмана Ваньки Выговского? Тогда ведь все они по-иному заговорят.
– Свеям тоже не сладко. Датчан разбили, так Нидерланды вмешались, а с нидерландским флотом шведский воевать не может, слаб. С поляками мир не заключили. Так почто им все отдавать?!
– Царь говорил, послам надо двадцать тысяч рублей дать, чтобы сговорчивее были.
– Не будут, не те люди, – не согласился Ордин-Нащокин.
– Афонька! Даже государь пишет, если получим Царевичев-Дмитриев, и того достаточно. Лишь бы мир был.
Неожиданно Афанасий Лаврентьевич возразил, да как! Целой речью разразился думный дворянин:
– Выговорить два города или один, и как ими владеть?! От Пскова будет далеко, около них все будут шведские города и шведские люди. Поляки станут приходить на псковские места и разорять, а шведы не воспрепятствуют.
На русско-шведских переговорах Бент Горн и Густав Бельке были непоколебимы, требовали вернуть прежнюю границу. Шла война нервов – поляки ждали исхода переговоров России со Швецией, шведам был нужен мир, чтобы успешнее грозить датчанам да пугать поляков, что на них в случае провала мирных переговоров обрушатся все шведские войска. В Москве же с тревогой смотрели на формирующуюся коалицию: Речь Посполитую, крымского хана и гетмана Выговского.
В декабре в Кремле не пировали и не веселились: царь Алексей Михайлович соблюдал Филиппов (предрождественский) пост. Государь в обед показывал пример: краюху черного хлеба съест, грибочков соленых да огурчиков пару возьмет, капустки соленой попробует, водицей запьет и на том закончит. Алексей Михайлович во время поста много молился, просил Господа даровать мир со свеями. Наконец, сам написал шифрованное письмо Афоньке Ордину-Нащокину и послал с гонцом. Инструкция была такова, мол, если удастся, то сохранить Царевичев-Дмитриев град, а коли не удастся, то договориться, что царь все города – и Юрьев ливонский, и Алыст, и Царевичев-Дмитриев, и Нотебург, и Ниеншанц – вернет. Но только не сейчас, а через три года. «Хоть подати с них три года пособирать», – подумал царь. Отправил письмо и помолился.
Закончился пост, наступило Рождество Христово. Но не было в Кремле обычного веселья. Не до радости было. В храме молился государь, когда ему сообщили, что прибыл гонец от послов. Царь читал донесение и ликовал!
Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин сумел добиться большего, чем просил от него Алексей Михайлович! Было заключено перемирие сроком на три года, согласно которому граница пролегала там, где она сложилась в ходе войны. То есть за Россией оставались и Юрьев (Тарту), и Олыст (Алуксне), и Царевичев-Дмитриев град и ряд других городов. А кроме того, побережье Чудского озера и побережье Финского залива у устья Невы.
По сути, Россия на законных основаниях начинала владеть почти половиной Ливонии. Причем без обязательств через три года эти земли вернуть.
Сверх того, шведы гарантировали, что русские купцы смогут вести беспрепятственный торг в Риге, Стокгольме, Таллине, Нарве. Устно Бент Горн пообещал, что герцог Курляндии и Семигалии Якоб вскоре будет освобожден. Конечно, вскоре – понятие неконкретное, да все же лучше, чем ничего.
Узнав о случившемся, Алексей Михайлович сказал своему духовнику:
– То чудесное перемирие благодаря заступлению Пресвятой Богородицы произошло
[60].
Доволен был и великий посол князь Прозоровский. После заключения мира он заторопился в Москву, хоть и понимал, что к рождественскому веселью не успеет.
В Москве в честь перемирия звучали церковные колокола. А в Кремле, как и по всей Москве, наконец стали праздновать Рождество – весело и с размахом.
Радовались, кстати, не только в Москве, в городе Смоленске по случаю заключения перемирия даже салютовали из пушек.
Пожалуй, один только Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин не ощущал особого восторга из-за случившегося. В ответ на слова князя Прозоровского: «Вот и мир заключили, вот и ладненько!» – пояснил:
– Перемирие – еще не мир.
Понимал это и государь всея Руси. Алексей Михайлович вскоре повелел: «Добиваться, чтоб перемирие превратилось в вечный мир на тех же условиях». А великим послом царь назначил уже не князя Прозоровского, а думного дворянина Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина, худородного, но прозорливого.
В 1559 году Афанасий Лаврентьевич вновь отправился в путь. На полпути между Ригой и Кокенгаузеном он встретился все с тем же Бент Горном и договорился, что вскоре в небольшой деревне между Юрьевом и Ревелем начнутся переговоры о вечном мире. Почему в Эстляндии? То на сей раз предложил сам Афанасий Лаврентьевич. Во-первых, перемирие установилось, грозить наступлением из Кокенгаузена на Ригу не следовало, а значит, и в присутствии воеводы в Лифляндии уже не было столь острой необходимости. А главное, война велась теперь не со Швецией, с Речью Посполитой и из Польши могли прислать, чтобы напасть на посольство, какой-нибудь быстрый кавалерийский отряд. Врагов Афанасий Лаврентьевич не боялся, но пустого риска предпочитал избегать.
Глава VII. Деньги из воздуха
Погожим солнечным днем в Царевичев-Дмитриев град прибыл большой обоз с товарами из Риги. Так как во время трехлетнего перемирия правительство Швеции не мешало торговле с Русью, а наоборот, поощряло коммерцию, в его прибытии не было бы ничего необычного, если бы ни особый груз. Наряду с традиционными для этих мест товарами – бочками с первосортной сельдью, мешками с солью, добротным сукном – возчики доставили десятки пудов красно-коричневого металла в слитках.
Необычным было и то, что рижского купца Хенрика Дрейлинга встречал сам хозяин города – воевода Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин. Невзирая на ранги, воевода учтиво приветствовал купца. Рижанин в ответ подобострастно поклонился своему заказчику.
– Я привез то, что вы желали, – сообщил коммерсант. – Но стоило ли так спешить, ваше превосходительство? Для того чтобы, не теряя ни одного дня, срочно нанять перевозчиков грузов, мне пришлось дополнительно потратить пятнадцать серебряных талеров.
