– Что делать с обувью? – спросила я извращенца.
– Что у вас на ногах, не имеет значения. Я буду снимать лицо и грудь. Вам говорили, что у вас красивая, хотя и не очень большая грудь?
– Снимайте! – сказала я упавшим голосом.
Андрей Андреевич суетился вокруг меня, давал команды, и я механически выполняла то, что от меня требовалось, а сама думала только о том, чтобы поскорее отсюда уйти, убежать, умчаться куда угодно, лишь бы не слышать его противный голос и не видеть мерзкую рожу.
– Все! На сегодня достаточно! – услышала я долгожданные слова и с облегчением вздохнула.
Фотограф вышел, а я быстренько переоделась и зашла в его кабинет.
– Возьмите. – Он протянул мне деньги. – Это за сегодняшнюю съемку.
– Спасибо. – Я взяла деньги и сунула их в карман.
– Когда мы теперь встретимся? – спросил Андрей Андреевич.
– А когда надо?
– Чем быстрее, тем лучше. Время – деньги.
«На чем же ты, сволочь, их зарабатываешь?» – хотелось мне крикнуть ему в лицо, но я сдержалась и сказала:
– Я буду свободна во вторник в это же время. Вас устроит?
– Чудненько! Только я вас, Павлина, хотел бы попросить об одной услуге.
– О какой? – насторожилась я.
– В следующий раз прихватите с собой паспорт.
– Зачем?
– Мне надо редакции журнала, куда я отправил ваши снимки, переслать по факсу копию вашего паспорта. Что поделаешь, дорогая, везде у нас бюрократия. Так было, так есть и так будет еще долго, пока…
– Хорошо. Я захвачу с собой паспорт. Я устала и хочу отдохнуть. Мне можно идти?
– Да-да. Конечно, – сказал он и посмотрел на меня с явным пренебрежением.
Возможно, мне это показалось.
В коридоре я натолкнулась на лохматую девицу. За руку она вела девочку, которой было лет шесть-семь. Судя по всему, девочка была или бездомной, или из неблагополучной семьи. Об этом говорил ее вид: неухоженная, в грязной курточке.
– До свидания, – кивнула мне лохматая голова, и я заметила, как девица натянуто улыбнулась.
– До свидания, – бросила я и поспешила выйти на улицу, где светило солнце и шалил весенний, молодой и свежий ветер.
Висяк
Два дня я была в подавленном настроении. Мне хотелось рассказать маме еще об одном отвратительном поступке отчима, о фотографе-извращенце, но ее состояние здоровья меня останавливало. Мне не хотелось сейчас заставлять ее лишний раз волноваться. Об этом можно будет рассказать потом, после операции.
Во мне с новой силой вскипали гнев и ненависть к отчиму, который выставил мою наготу и невинность на всеобщее обозрение, чтобы извращенцы смаковали. Я возненавидела этого фотографа всеми фибрами своей души, и это чувство не давало мне возможности нормально жить, учиться, работать и встречаться с Юрой. И только на третий день я немного совладала со своими чувствами и решила, что о фотографе надо рассказать Юре. Конечно, я пока не могла ему рассказать о своем отчиме, но Андрея Андреевича, этого «творческого человека», надо было срочно остановить, пока он не искалечил жизни другим детям.
– Мне надо с тобой серьезно поговорить, – сказала я Юре, когда мы пили чай в его кухне.
– Что-нибудь случилось? – Юра внимательно посмотрел на меня.
– Случилось. – И я рассказала ему о встрече с фотографом и сделанных мною разоблачениях. О своих детских унижениях я так и не смогла рассказать.
– Об одном жалею – что не прихватила с собой хоть один диск из его кабинета, – сказала я, заканчивая свой рассказ.
– Это было бы опасно, – заметил Юра. – Он мог бы обнаружить пропажу. Диски могут быть пронумерованы, занесены в картотеку и так далее. Обнаружив пропажу, фотограф мог просто спрятать их куда-нибудь. А это главный вещдок.
– Что-что? – не поняла я.
– Вещественное доказательство, детектив, – улыбнулся Юра. – И как тебя угораздило на него нарваться?
– Не знаю. – Я пожала плечами и виновато улыбнулась: – Так получилось.
– Мне нужен адрес этого горе-фотографа, – сказал Юра. – Я им займусь завтра же.
– Я буду у него во вторник. Давай вот как сделаем. Я постараюсь встретиться с той девочкой, которую приводят туда, и узнать, когда она должна будет прийти опять. Тогда вы сможете взять его не только с дисками, но и застукать на горячем.
Юра задумался.
– Даже если я не встречу девочку, то узнаю, на месте диски или нет, – продолжила я. – Один из них я все-таки стяну и передам тебе.
– Хорошо. Но давай договоримся так. Как только ты выходишь оттуда, сразу же ловишь такси и едешь домой. Сев в машину, ты позвонишь мне на мобильник, и мы его повяжем. Где эта студия?
– Совсем недалеко отсюда. Кстати, как поживает Вадим Петрович? – я непроизвольно перескочила на другую тему.
– Он целый день не берет телефон.
– Может, просто не слышит звонка?
– Может быть, – задумчиво произнес Юра. – Все может быть. Но дело в том, что такого еще не было. Я хотел съездить к нему днем, но, сама понимаешь, лишний раз светиться ни к чему.
– Давай съездим сейчас. Ты подождешь меня в машине, а схожу и узнаю, как он.
– Если тебя не затруднит…
– Юра! О чем речь? Поехали!
Уже через несколько минут мы были у дома Вадима Петровича. Юра припарковал машину напротив, у продуктового магазинчика со светящейся вывеской «Продукты. Круглосуточно».
– Странно. В его окне горит свет, а телефон он не берет. Попробую еще раз его набрать, – сказал Юра, доставая телефон.
– Ну что?
– То же самое. Вызов идет, но…
– Я пойду.
– Позвони мне из квартиры.
– Хорошо. Жди меня здесь. – Я улыбнулась и торопливо зашагала к дому.
В подъезде было полутемно, и я шла медленно, плохо различая ступеньки. Поднявшись на лестничную площадку, я увидела, что дверь в квартиру Вадима Петровича прикрыта неплотно и из щели пробивается яркий свет.
– Вадим Петрович! – позвала я негромко и постучала. – Вадим Петрович, вы дома? Это я, Павлина.
В ответ – ни звука. Я осторожно приоткрыла дверь. Нехорошее предчувствие охватило меня, и по спине пробежал холодок.
– Вадим Петрович! – снова позвала я, заглушая голосом громкий стук моего сердца.
Я прошла по коридору. В кухне света не было, и я заглянула в комнату.
– А-а-а! – закричала я и задрожала от ужаса, увидев безжизненно обвисшее тело.
Вадим Петрович висел на веревке, закрепленной на большом гвозде в стене, служившем ему вешалкой для халата.
