— О, не могу пожаловаться. Сегодня плюс десять.
— Похоже, у вас здорово. Мне бы хотелось поговорить с Мариеллой, если она поблизости, а потом с Грейси.
— Иона отправилась за покупками. Посмотрю, смогу ли разыскать девочек.
Вот неожиданная удача.
— Злой Ведьмы там нет, — прижав телефон к груди, сообщила я Толливеру.
Иона имела неисчерпаемый запас оправданий, позволявший не подпускать нас к девочкам. Хэнк был не таким изобретательным или не таким безжалостным.
— Привет! — сказала Мариелла.
Теперь ей было девять, и она доставляла много хлопот. Вряд ли она была бы ангелом, если бы жила с нами, потому что жизнь есть жизнь. В первые годы своей жизни Мариелла и Грейси не знали заботы и внимания родителей. Я не говорю, что мои мать и отчим не любили девочек, но то была не такая любовь, которая смогла бы вынудить родителей стать трезвыми и ответственными. По крайней мере, мы, старшие дети, некогда знали такую любовь, в незапамятные времена. Мы знали, что правильно и что неправильно. Знали, какими должны быть родители, что такое свежие простыни и домашние обеды и одежда, которую носим только мы.
— Мариелла, это твоя сестра, — сказала я, хотя Хэнк, конечно, уже сказал ей, кто звонит. — Как у тебя дела?
Я так старалась, и Камерон тоже, и Толливер. Даже Марк, когда у него были лишние деньги, время от времени заглядывал к нам, чтобы привезти еду.
— Меня приняли в баскетбольную команду, — сообщила Мариелла. — В Ассоциации юных христианок.
— О, это отлично!
Это и вправду было отлично. Мариелла впервые ответила мне не надутым хрюканьем.
— Ты уже начала играть или еще тренируешься?
— Через неделю у нас будет первая игра, — ответила она. — Если вы приедете, то сможете на нее прийти.
Я широко распахнула глаза, давая Толливеру понять, что этот телефонный разговор идет не так, как обычно.
— Нам бы очень этого хотелось, — сказала я. — Мы должны проверить наше расписание, но мы были бы очень рады посмотреть, как ты играешь Грейси тоже играет?
— Нет, она говорит, что это глупо — выходить туда и потеть, как свинья. Она говорит, что мальчикам не нравятся потные девчонки и все будут звать меня лесбиянкой.
Я услышала на заднем плане шокированный возглас Хэнка.
— Грейси ошибается, — заверила я Мариеллу. — Она просто не хочет играть в баскетбол. Наверное, ты умеешь играть в баскетбол получше Грейси?
— Можешь держать пари, — гордо сказала Мариелла. — Грейси и на милю не подойдет к кольцу. А я на последней тренировке попала в него дважды.
— Я уверена: Грейси умеет делать что-то такое, что ей нравится, — пыталась я быть дипломатичной и в то же время укрепить те успехи, которых добилась с Мариеллой.
— Ха, — насмешливо произнесла Мариелла. — Ну, все равно.
— Вас в этом году уже сфотографировали для школы?
— Да. Снимки скоро должны быть готовы.
— Вы сохраните их для нас, слышишь? Одну для твоего брата Толливера, чтобы он мог носить ее в бумажнике, а вторую — чтобы ее могла носить я.
— Ладно, — бросила она. — Эй, а Грейси вступила в хор.
— Серьезно? Она там, поблизости?
— Да, она только что вошла на кухню.
— Раздалось шарканье.
— Да? — Это был голос Грейси, которая глубоко ненавидела нас.
— Грейси, я слышала, ты поешь в школьном хоре.
— Да, и что?
— У тебя сопрано или альт?
— Не знаю. Я пою мелодию.
— Хорошо, наверное, сопрано. Послушай, мы думаем о том, чтобы приехать на одну из игр Мариеллы. Как думаешь, ты могла бы присоединиться к нам, если мы приедем?
— Ну я могла бы прийти туда с подругами.
Которых она каждый день видела в школе, с которыми разговаривала по телефону до полуночи, если верить Ионе.
— Я знаю, что для тебя важно побыть с подругами, — ответила я, снова становясь швейцарцем, — но мы не часто видимся.
— Ладно, я подумаю об этом, — без энтузиазма сказала она. — Дурацкий баскетбол. Когда она бегает по полю, у нее трясутся щеки. Как у легавой.
— Тебе нужно быть хорошей сестрой, — заявила я, возможно, не таким нейтральным тоном, каким мне бы хотелось. — Тебе нужно подбадривать Мариеллу.
— Это еще зачем?
Так-так, я совсем не нейтральна.
— Тебе ведь чертовски повезло, что у тебя есть сестра, — начала я горячо, но, услышав свой тон, сдержалась. Потом сделала глубокий вдох. — Знаешь что, Грейси? Потому что поступать так — правильно. Здесь твой брат.
Я передала телефон Толливеру.
— Грейси, я хочу послушать, как ты поешь, — сказал Толливер.
Он сказал именно то, что следовало сказать, и Грейси пообещала, что выяснит, когда хор будет выступать в первый раз, чтобы мы с Толливером смогли отметить этот день в календаре. Потом Грейси, очевидно, передала кому-то трубку.
— Иона, — сказал Толливер с еле заметным удовольствием в голосе. — Как поживаешь? В самом деле? Из школы снова звонили? Что ж, ты ведь знаешь — Грейси не глупа, поэтому должна быть какая-то другая проблема. Ладно. Когда у нее тест? Хорошо, что за него платит правительство штата. Но ты знаешь, что мы бы… — Некоторое время он молча слушал. — Хорошо, позвони нам, когда будут известны результаты. Мы хотим быть в курсе.
Послушав еще несколько минут обрывки этой беседы, я обрадовалась, когда Толливер в конце концов дал отбой.
— Что происходит? — спросила я.
— Пара проблем, — нахмурившись, ответил он. — Это был неплохой разговор с Ионой. Учительница Грейси думает, что у Грейси, возможно, СДВР. Она рекомендовала пройти тест, и Иона отвезет Грейси на проверку на этой неделе. Очевидно, за тест заплатит штат.
— Я ничего не знаю о СДВГ, — сказала я, как будто могла приготовиться к такому. — Мы должны поискать в Интернете.
— Если у нее это найдут, ей придется принимать лекарства, так сказала Иона.
— Каковы побочные эффекты?
— Кое-какие есть, но Иону больше заботит страховое пособие. Очевидно, Грейси порядком бузит в школе, а Ионе хочется мира и покоя.
— Как и всем нам. Но если есть побочные эффекты…
Мы провели остаток вечера в Интернете, читая статьи о синдроме дефицита внимания и гиперактивности и о лекарствах, которыми его лечат. Такое казалось чрезмерным и странным, учитывая, что Толливер, Камерон и я воспитывали этих девочек с младенчества. Моя мать просыпалась, чтобы позаботиться о них, когда они были грудничками, но если бы не мы, Мариелла и Грейси не ели бы, не переодевались, не научились считать и читать. Когда Камерон похитили, Мариелле было всего три года, а Грейси — пять. Они вместе ходили в детский сад несколько дней в неделю по утрам, потому что мы их туда записали, а потом сказали моей матери, что они с отчимом должны сделать.
