XVI. У запертого входа
Вся вершина горы приблизительно в квадратную милю была так выровнена природой, что человеку немного пришлось работать над ней. Но нельзя представить себе, как много было положено здесь труда только на подготовку к постройке громадного храма. В центре плоской возвышенности пирамидальная каменная масса около тысячи квадратных футов, составлявшая одно целое с горой, была сделана таким образом, что поднималась тремя большими террасами к квадратной площадке, служившей подножием храму. Эти террасы отлого поднимались кверху, извиваясь спиралью вокруг пирамидального подножия, причем они начинались и оканчивались в центре восточного фронта; продолжение этого подъема до самой вершины составляло более чем полторы мили.
– Только этим лентяям и идолопоклонникам, которым все хочется делать потихоньку да полегоньку, могла прийти в голову такая дурацкая идея! – заметил Янг, когда мы стали подниматься. – Вот если бы конгрегационисты, среди которых я был воспитан, выстроили церковь на таком месте, как это, – хотя они не настолько глупы, чтобы сделать подобную вещь, – они выстроили бы прямую лестницу от подножия до самой вершины и молельщики не теряли бы понапрасну времени. Но проклятые замарашки, индейцы, ужасно любят всякие фокусы; это совершенно в их духе – потратить сотню лет на постройку дороги в пять миль вокруг холма высотой с бостонскую государственную палату, чтобы им было легко по ней подниматься, не утруждая своих ног. Уж пускай бы хоть понаделали бассейнов для питья по дороге! Вот я хочу пить, как после соленой трески, а у нас осталось самое ничтожное количество воды; мне страшно к ней и прикоснуться, чтобы не выпить ее всю до капельки.
– Бассейны для питья? – отозвался Рейбёрн, немного опередивший нас. – Да они тут есть. Идите сюда и пейте, сколько вам угодно.
– Перестаньте, Рейбёрн, – отвечал Янг – я, право, умираю от жажды, и мне не до шуток.
– Я и не думаю шутить, – тем временем мы поравнялись с ним, – вот посмотрите сами.
Янг вместо ответа бросился вперед и жадно припал губами к каменному бассейну при дороге, куда стекала по желобу в стене тонкая струйка воды. Такое неожиданное открытие удивило и обрадовало нас; мы все томились жаждой, но не смели напиться вдоволь, потому что наш запас воды был почти истощен. Я не мог равнодушно слышать вздоха облегчения, с которым Эль-Сабио поднял от бассейна свою мокрую морду; потом он взглянул на Пабло с глубокой благодарностью. Бедное животное оставалось без питья почти двадцать четыре часа – с тех нор, как ему дали напиться после опасной переправы через пропасть – и, вероятно, у него пересохло горло и все внутренности. Когда наконец мы достигли вершины пирамиды, окутанной в тот момент облаками такой же густоты, как лондонские туманы, мы поняли искусное приспособление, примененное здесь с целью постоянно иметь в изобилии воду. По всей скале были прорыты маленькие каналы, которые вели к внутренней цистерне, вероятно, громадных размеров. Теплые испарения облаков, прикасаясь к холодной каменной поверхности, обращались в воду и стекали в это водохранилище. Цистерна же, переполняясь, давала воду фонтанам внизу.
Однако мы не остановились, чтобы внимательнее осмотреть это сооружение: до того нам хотелось поскорее познакомиться с удивительным храмом. Он стоял на платформе из цельной скалы и отличался простотой постройки; его стены имели небольшой уклон к центру и были лишены всяких украшений. Тем не менее эта постройка поражала своим величием, благодаря гигантским размерам и удивительной пропорциональности. Возведенная из темного камня, из которого состояла сама гора, она отличалась характером торжественной мрачности, напоминая образцы египетской архитектуры. Молча мы поднялись, но нескольким ступеням лестницы, которая вела к широкому открытому входу – единственному отверстию в этих массивных стенах, и таким образом вступили внутрь темноты храма. От фронта к задней стене поднимались здесь в несколько рядов каменные колонны – похожие на тот единственный ряд колонн, который был открыт в большой палате среди развалин Митлы. Этими колоннами поддерживались громадные каменные глыбы, составлявшие крышу. Остановившись у входа, мы увидели в конце этой длинной перспективы столбов каменный алтарь с колоссальной фигурой Чак-Мооля, также высеченной из камня. Оглянувшись назад ко входу, я заметил значительный промежуток между горными пиками с восточной стороны; следовательно, лучи восходящего солнца должны были освещать храм изнутри, падая прямо на диск в руках каменного изваяния. Едва Пабло увидел громадного идола на алтаре, как содрогнулся всем телом и начал делать какие-то движения рукой перед глазами, что меня крайне удивило. Когда мы подошли ближе к идолу, то увидели, что перед ним находился жертвенный камень со следами крови; а под каменным ярмом, лежавшим здесь, виднелись выветрившиеся остатки человеческих позвонков. Страшно было найти сохранившийся под камнем, который придерживал жертву, когда ее убивали, этот след кровавого культа. Как в опустелой долине, так и на этой печальной горной высоте единственные остатки человеческой жизни были найдены при обстоятельствах насильственной смерти. Подъем на высокую пирамиду и осмотр храма удовлетворили наше любопытство и дали возможность запастись водой. Ничего больше из этого не вышло. Янг, кажется, до сих пор воображавший, что все статуи Чак-Мооля обладали способностью раскачиваться и открывать тайные проходы, должен был отказаться от такого легкомысленного обобщения единичного факта. С самым серьезным видом, который был бы забавен при менее грустных обстоятельствах, он взобрался на алтарь и сел сначала на голову идола, потом на ноги и даже попробовал, что выйдет, если он усядется на каменный диск в руках истукана. Однако все его эксперименты ни к чему не привели.
– Верно, только один Джек Мулинс умел кланяться, – заметил Янг, – а от этого не будет никакого толку. Пойдемте отсюда. Если бы здесь был банк ацтеков, который мы ищем, то, наверно, его очистили еще в доисторические времена какие-нибудь молодцы. Как думаете, профессор, ведь первобытные люди тоже мошенничали? Впрочем, какая нам польза знать, что они делали и чего не делали? Запасемтесь-ка лучше водой да уйдем отсюда – конечно, если найдем другую дорогу, кроме той, по которой пришли. В противном же случае можно остаться здесь и комфортабельно умереть с голоду, не изнашивая своей обуви в напрасных поисках. Но все же я предварительно обыщу каждый закоулок на этой проклятой горе; может быть, и найдется какая-нибудь лазейка.
Мои мысли были направлены на тот же предмет, о котором толковал Янг; наше странствие действительно могло закончиться на этой горе, где мы рисковали умереть с голоду в пустынных заоблачных сферах. Может быть, судьба нарочно вела нас такими трудными далекими путями, среди мертвецов, только для того, чтобы потешиться над беспомощными путниками и заставить их сложить свои кости в этой глуши. Мрачные фантазии невольно разыгрывались в окружающей мрачной действительности. Между тем Янг с такой бодрой решимостью собирался поискать выхода из нашего критического положения, прежде чем покориться неизбежному, что его слова невольно развеселили меня. Они звучали надеждой и отвагой, а отвага также заразительна, как и трусость.
Наши бочонки остались у подножия пирамиды, и мы, дойдя до фонтана на обратном пути, подождали, пока Пабло с Эль-Сабио нам их доставили. По крайней мере, нам не грозила смерть от жажды; а это являлось уже немалым утешением. У подножия пирамиды мы оставили фра-Антонио с Пабло и ослом и вьюками, а сами отправились по разным направлениям бродить по вершине горы, отыскивая другой спуск. Тяжелая масса облаков снова окутала гору. Вокруг нас был непроницаемый белый туман, а дневной свет становился слабее по мере наступления сумерек. Действительно, на более низменном месте ночь уже давно настигла бы нас.
