Тем временем шум во дворе возрастал, и даже густые складки тяжелой занавеси не могли заглушить громкого бряцанья оружия, резкой команды и топота ног. Мы столпились у входа, стараясь отодвинуть хоть край занавески, но металлические перекладины были такими частыми, что между ними нельзя было просунуть руки. Оставалось догадываться о происходившем только по долетавшим до нас звукам. Скоро мы убедились, что жилище верховного жреца осаждают неприятели, и сторонники Итцакоатля отчаянно дерутся с ними. Очевидно, причиной этой междоусобицы являлись мы сами. Пророчество о падении власти верховного жреца сделало свое дело. Его отказ представить чужестранцев совету двадцати правителей переполнил меру терпения народа и довел его до открытого восстания, назревавшего уже давно.
XXIII. Освобождение
Начавшаяся из-за нас борьба двух враждебных партий давала нам надежду на спасение. Оставаясь пленниками верховного жреца, мы не могли рассчитывать на счастливый исход, потому что принесенные нами вести должны были положить конец его владычеству. Но, если бы мы попали под власть совета, дело могло принять совершенно иной оборот. Опираясь на наше свидетельство, противная партия оправдала бы свое открытое восстание против самоуправства Итцакоатля. Высший класс давно тяготился его деспотизмом и уже из слов одного Тицока можно было убедится, сколько влиятельных людей питало личную ненависть к бесчеловечному тирану. Легко себе представить, как жадно прислушивались мы к происходившему за стенами нашей тюрьмы, сознавая, что от исхода битвы зависит наша участь.
И тяжело нам было следить за ходом сражения, не имея возможности участвовать в нем! Темнота и вынужденное бездействие раздражали нас до бешенства. Янг метался с глухими проклятиями во все стороны, точно дикий зверь, посаженный в клетку. Менее пылкий, но лучше владевший собой Рейбёрн прильнул к перекладинам, замыкавшим выход, и не двигался с места, время от времени принимаясь только хрустеть суставами пальцев. Далее я, никогда не отличавшийся кровожадными наклонностями, чувствовал потребность двигаться назад и вперед по комнате, служившей нам тюрьмой, чтобы хоть немного ослабить желание вмешаться в битву с оружием в руках и раздробить нисколько вражеских черепов. Из всей нашей компании только один фра-Антонио сохранял наружное хладнокровие.
До сих пор звуки сражения доносились к нам издалека. Очевидно, бой происходил за стенами дома, у наружного входа, и клонился не в пользу осаждающих. Но вдруг в самом дворе возле нас раздались крики испуга, топот бегущих солдат, звон оружия. Неприятель, вероятно, или пробился через главный вход или влез на крышу и спустился оттуда во двор. Между нападающими и защитниками завязалась рукопашная схватка всего в нескольких шагах от нас. Мы слышали вой, сопровождавший каждый взмах оружия, бряцанье скрещивающихся мечей, глухие удары, рассекавшие мясо и дробившие кости, но не могли ничего видеть, точно эти звуки ожесточенной битвы доносились до нас во сне. Один из дерущихся, по-видимому, преследуемый неприятелем от середины двора, – где, вероятно, был самый разгар сражения, – остановился как раз у входа в нашу темницу; мы ясно различали, как сыпались удары противников; наконец раздался еще последний, оглушительный удар; слышно было, как хрустнули кости; потом до нашего слуха донесся слабый предсмертный стон. Мертвое тело упало на занавес нашей двери и оттянуло ее немного в сторону; в ту же минуту я увидел, что стою в луже крови.
Вскоре шум битвы стал заметно стихать, толпа сражающихся, очевидно, подалась в сторону; мы услыхали нестройный топот ног по лестнице, поднимавшейся к храму, а вслед за ним громкие крики торжества.
Одна сторона, без сомнения, одержала победу.
– Ну, если партия верховного жреца поколотила своих противников, нам нечего ждать хорошего, – мрачно заметил Янг, и Рейбёрн согласился с ним.
Но тут суматоха на дворе прекратилась и я услышал громкий зов. Это Тицок окликал нас таким радостным тоном, что я поспешил ответить ему также радостно и громко. Рейбёрн с Янгом не поняли слов нашего покровителя и не узнали его голоса; услыхав мой ответный крик, они, кажется, вообразили, что я спятил. Однако минуту или две спустя – после того как мертвое тело, лежавшее у дверей занавеси, было отброшено в сторону, а сама занавесь оборвана – мы увидали перед собой ласковое лицо Тицока за перекладинами, заграждавшими вход. Они были тотчас отодвинуты и нас выпустили на свободу.
– Полковник, – пресерьезно произнес Янг, когда мы вырвались из темного чулана опять на божий свет, – вы, может быть, не понимаете, что значит «славный малый», но сами вполне заслуживаете этого названия. Вашу руку!
И, к величайшему удивлению Тицока, догадавшегося, впрочем, что это делается в знак дружеской приязни, грузовой агент обменялся с ним энергичным рукопожатием. При более благоприятных обстоятельствах любознательный ацтек, вероятно, тотчас попросил бы объяснить ему, что означала эта любопытная церемония, но теперь он думал только о том, как бы спасти нас. По его словам, нам нельзя было терять ни минуты; жрецы повсюду собирали новые военные силы для поддержки Итцакоатля и наши защитники могли быть атакованы немедленно. Говоря, он вел нас к выходу на улицу, где ожидали его солдаты – ему удалось лишь с самым незначительным отрядом влезть на крышу дома и оттуда напасть на неприятеля врасплох.
– Но где же Пабло, наш молодой товарищ? – спросил я, останавливаясь на дворе.
– Мои люди отыщут мальчика, – успокоил меня Тицок. – Он, вероятно, цел и невредим, и мы увидим его на улице. Идемте же скорее.
Только надежда увидеть Пабло за воротами заставила нас покинуть мрачное жилище верховного жреца, не дожидаясь, пока наш злополучный музыкант будет отыскан. И, действительно, нужно было спешить. Со всех сторон города доносился глухой и грозный гул человеческих голосов, доказывавший, что все азтланеки восстали. Тицок посоветовал нам вооружиться, воспользовавшись для этой цели оружием, валявшимся на дворе среди убитых врагов. В самом деле, нам следовало позаботиться о собственной защите. Я умею владеть только мечем, научившись драться на рапирах во времена своего студенчества в Лейпциге, а потому выбрал один из тяжелых маккуагуитлов; мои товарищи, исключая фра-Антонио, сделали то же и взяли себе по мечу, выпавшему из мертвых рук побежденных воинов. Только теперь, исполняя приказ Тицока, мы убедились, до чего жестокой и кровопролитной была происходившая здесь битва; мощеный двор быль весь залит кровью, точно на скотобойне, и на каждом шагу валялись страшно изуродованные трупы. За исключением нескольких спутников Тицока, перевязавших свои раны и присоединившихся к нам, не осталось в живых ни одного раненого, из чего мы заключили, что ацтеки дрались с варварской жестокостью, не давая пощады обессилившему врагу, когда он терял возможность защищаться. Эта догадка тотчас подтвердилась на деле. Проходя через караульню, мы услыхали стоны одного несчастного, принадлежавшего к партии верховного жреца. Он корчился в жестоких муках; на груди у него зияла рана, пробитая копьем. Тицок немедленно шепнул два слова одному из своих воинов. Тот отстал от нас и через минуту добил умирающего, раскроив ему череп.
