Членом Военного совета Западного фронта, где погиб Леонид, служил давний приятель отца Николай Булганин. Его сын Лева – тоже летчик и тоже летал на Як-7Б. Николай Александрович от всей души разделял горе отца и убедил командующего фронтом продолжить поиски Леонида. Они написали отцу, что собираются послать в предполагаемый район падения самолета не зависящую от НКВД и Судоплатова армейскую разведывательную группу, но отец отказался, поблагодарив за участие, попросил зря не рисковать другими жизнями.
Вскоре после гибели Леонида в Куйбышеве арестовали и сослали в Казахстан его вдову Любовь Илларионовну. К гибели Леонида ее арест отношения не имел. Обвинение против нее выдвигалось стандартное – работа на иностранную разведку, благо дипломатический корпус тогда тоже эвакуировали на Волгу. Чьей она числилась шпионкой, я сейчас уже не помню, то ли французской, то ли английской, то ли шведской. Люба вышла на свободу только в 1956 году, полной мерой хлебнула лиха в карагандинской ссылке.
Их трехлетняя дочка Юля воспитывалась вместе с нами и очень не любила свой, отличный от остальных детей, статус внучки. Мама первой заметила нарождающуюся проблему, и Юля перешла в дочки.
После победы о Леониде вспоминали только в семье, да и то нечасто, родители – чтобы не бередить свои раны, а мы, дети, его почти не помнили. Хотя отец почти не говорил о Леониде, он очень любил сына и никогда о нем не забывал, в 1960 году попытался разыскать его следы. Для начала он попросил министра обороны маршала Малиновского выяснить, сколько наших самолетов пропало в районе Жиздры. Через некоторое время маршал доложил: «Тридцать пять». Места падения самолетов нанесли на карту и начали раскапывать. До осени 1964 года нашли тридцать машин, опознали тридцать пилотов, но Леонида среди них не оказалось.
После отставки отца все тот же маршал Малиновский приказал работы свернуть. В конце 1980-х годов поиск погибших в болотах под Жиздрой советских пилотов возобновили местные следопыты-энтузиасты. В 1995 году я прочитал в российских газетах сообщение, что учитель местной школы отыскал останки советского истребителя. В пилотской кабине сохранился скелет летчика в истлевшей лейтенантской форме и меховом шлеме. По свидетельству остававшихся в живых однополчан, именно такой шлемофон носил Леонид, один во всем полку, и очень им гордился. Колесник не сомневался: это 31-й истребитель Як-7Б, именно тот самолет, который так разыскивал отец. Он даже вышел на бывшего немецкого капрала, якобы осматривавшего самолет сразу после падения. Истребитель не загорелся, в кабине сидел летчик в плотно застегнутом реглане, на поясе у него висел немецкий парабеллум. Из-за этого парабеллума капрал заключил, что пилот – немец. Обе стороны использовали в боях чужие самолеты с чужими опознавательными знаками на крыльях. Он расстегнул реглан, увидел советскую военную форму, советские знаки различия и потерял интерес. Парабеллум он забрал себе, а самолет с летчиком остался гнить в болоте.
Уже упомянутые сослуживцы Леонида подтверждают, что в полку парабеллумом мог похвастать только один он. Сам самолет, их тогда делали из фанеры, сгнил, но на моторе и пулемете сохранились номера; чтобы окончательно удостовериться, кого нашел смоленский учитель, требуется сверить их с формуляром. Если формуляр в архиве сохранился, то одним пропавшим без вести станет меньше.
В 1965 году, просеивая сквозь сито всю прошлую жизнь отца, отбирая из нее эпизоды, пригодные для дальнейшей разработки, профессионалы-дезинформаторы наткнулись на историю пропавшего во время войны без вести Леонида. Она им подходила идеально: о судьбе пилота не известно ничего, а значит можно, не боясь разоблачений, напридумывать все, что угодно. И они напридумывали. Говорили, что авторство этой «дезы» принадлежит Филиппу Бобкову, скромному подполковнику в отделе дезинформации, впоследствии начальнику печально знаменитого 5-го, антидиссидентского управления. «Озвучивание» собственной «версии истории» КГБ поручило заместителю начальника Главного управления кадров Министерства обороны СССР генерал-полковнику Ивану Александровичу Кузовлеву. От него по Москве расползлись слухи, что в Министерстве обороны обнаружены документы (их, естественно, никто не видел), из которых следует, что Леонид не погиб, а сдался немцам, начал с ними сотрудничать, предал Родину. То ли в конце войны, то ли после ее окончания диверсанты генерала Судоплатова выкрали его, доставили в Москву, он попал в руки советской контрразведки, сознался в совершенных преступлениях, и суд приговорил Леонида к смерти. Хрущев якобы на коленях молил Сталина пощадить сына, но Сталин отказал ему, произнеся следующую сентенцию: «И мой сын попал в плен, и хотя он вел себя как герой, я отказался обменять его на фельдмаршала Паулюса. А твой…»369
Я никогда не сомневался, что множившиеся с 1965 года «разоблачительные» слухи и слушки относительно отца – дело рук КГБ, но доказательств не имел и не надеялся их раздобыть. Помог мне случай.
В конце 1990-х годов американцы занялись поиском своих сограждан, военнослужащих, пропавших без вести во время Корейской и Вьетнамской войн, а также пилотов самолетов-разведчиков, сбитых над советской территорией. Ельцин распахнул перед ними все двери. Представителям из Министерства обороны США помогали специально приставленные к ним российские генералы и историки. Один из них – уже упоминавшийся военный историк Александр Колесник.
В те годы американцев пускали туда, куда не ступала и не скоро ступит нога россиянина. На собеседования к ним вызывали таких людей, к которым в другое время не достучаться и не дозвониться. Среди заинтересовавших гостей, десятков военных и гражданских лиц, оказался и Владимир Семичастный, в 1962–1967 годах председатель КГБ. Теперь уже просто пенсионер, он подолгу высиживал в приемной предоставленного американцам кабинета.
Входивший в свиту американцев Колесник воспользовался случаем и постарался разговорить Семичастного. За время совместных сидений в приемной они пусть и не подружились, но Семичастный проникся к историку доверием. Этому в немалой степени способствовало и то, что Колесник – свой, русский, и интересовали его не американские, а наши пилоты, пропавшие без вести еще во время войны. Среди всех прочих Колесника тогда интересовала и судьба моего старшего брата.
Как то ни удивительно, на осторожный вопрос Колесника о слухах в отношении Леонида Хрущева Семичастный неожиданно раскрылся, признался в том, в чем никому не признавался ни до ни после: история с «предательством» Леонида, как и многое другое, дело их рук. Тогда позарез требовалось найти иное, личное объяснение разоблачениям Хрущевым на XX съезде преступлений Сталина, вот они и изобрели «сына-предателя, казненного Сталиным», затем придумали сожженные Хрущевым архивы (о них я расскажу чуть позже) и еще многое другое.
– Ну, придумать вы придумали, – настаивал Колесник, – но как вы заставили других поверить вашей выдумке?
– Для того существуют специальные приемы и специальные люди, которых мы нашими «секретами» кормим, – пояснял Семичастный. – В случае с Хрущевым мы задействовали разные каналы, от Министерства обороны (я уже упоминал генерала Кузовлева) до «прикормленных» нами диссидентствующих историков и корреспондентов респектабельных буржуазных газет. «Жареную» информацию о Хрущеве с нашей подачи первым удалось «заполучить» историкам Рою и Жоресу Медведевым. Они пошли трезвонить по всему свету, чему мы, естественно, не препятствовали. Затем «всучили» сенсацию итальянским журналистам из газеты «Република», использовали (я надеюсь, вслепую. – С.Х.) и Александра Солженицына, который в журнале «Литература Киргизстана» написал, что «старший лейтенант Хрущев не без причины погиб в штрафном батальоне».
