Он решил вникнуть, что дадут обороне страны эти дорогостоящие авианосцы и крейсера. Мы – сухопутная держава, не собираемся ни на кого нападать, а тем более завоевывать заокеанские колонии. Соперничать в океанах с США при экономике, едва достигающей трети от американской, нам тоже не под силу237. За десять лет, к 1965 году, они, если захотят, понастроят кораблей в три раза больше, чем мы. В результате мы, при всем нашем перенапряжении сил, окажемся еще дальше от паритета с США, чем сейчас. А эти деньги можно с пользой потратить на сельское хозяйство, строительство жилых домов и еще много на что.
Отец начал расспрашивать Кузнецова. Его вопросы адмиралу не понравились, они заспорили. Жуков поддержал отца. Он, недавний главком сухопутных войск и заместитель Булганина, к подготовке кораблестроительной программы отношения не имел и ее не подписывал.
После продолжительных препирательств рассмотрение программы отложили, вернули морякам на доработку. Вновь к кораблестроительной программе вернулись осенью, в октябре 1955 года. Собрались не в Москве, а в Севастополе, главной военной базе Черноморского флота. Вновь последовал бурный обмен мнениями. Кроме отца и Жукова выступили Булганин, Кириченко, Микоян и Ворошилов. Флотскую сторону представляли адмиралы Кузнецов, его заместитель Сергей Георгиевич Горшков, командующий Черноморским флотом Виктор Александрович Пархоменко, член Военного совета флота Николай Михайлович Кулаков и еще множество других адмиралов и старших офицеров рангом пониже. На этом заседании Кузнецов отстаивал свою позицию до последнего, но сражался он в одиночку, его недавние соратники-адмиралы один за другим покидали своего тонущего флагмана. (Существуют свидетельства, что адмирал Кузнецов в Севастополе не присутствовал, лечился в Кисловодске, однако в официальных документах фамилия Кузнецова значится как участника этого заключительного совещания. Приехать в Севастополь из Кисловодска на пару дней труда не составляло, и, по всем канонам, такое мероприятие он не мог пропустить.) В результате обсуждения кораблестроительную программу отвергли, решили океанский надводный флот не строить, ограничиться малым: торпедными и, если получится, ракетными подводными лодками и кораблями береговой обороны. Вечером 14 октября 1955 года, когда деловая часть закончилась, председатель Президиума Верховного Совета СССР Климент Ефремович Ворошилов в ознаменование 100-летия героической обороны Севастополя от англо-франко-турецких (в войне 1854–1855 годов) захватчиков вручил городу орден Боевого Красного Знамени. Но настроения моряков награда не улучшила. Подавляющее большинство восприняло решение руководства страны как свое поражение, удар по флоту. Так думало и меньшинство, сохранившее верность адмиралу Кузнецову, и большинство, перешедшее на сторону отца. Самому отцу далось это все тоже очень нелегко. Шутка ли: порезать флот. Но интересы страны требовали от него непреклонности, бюджет страны не резиновый, ресурсы ограничены, необходимо выбирать. Либо крейсера, либо «купцы». Торговый флот до того у нас отсутствовал почти полностью. И то и другое страна себе позволить не могла. Сталин выбрал крейсера, отец – рефрижераторы и рыболовецкие траулеры. На высвободившихся стапелях закладывали торговые суда. Теперь им предстояло осваивать далекие моря. Через пятьдесят лет решение отца назвали бы конверсией, а тогда не называли никак. Так уж повелось в мире, пушки вместо масла или масло вместо пушек. Третьего не дано. Отец твердо стоял за масло.
Лично к Кузнецову отец относился с заслуженным уважением, но они расходились в оценке будущего советского Военно-морского флота, его роли в обеспечении безопасности страны, а соответственно, и в отводимой ему доли государственных ресурсов. Главком ВМФ Кузнецов старался урвать для своего ведомства побольше, на то он и главком. Отец, отвечавший за всю страну, умеривал его аппетиты.
Другое дело Жуков. Как министр обороны он поддерживал отца, но в его отношении к Кузнецову было и много личного. Он откровенно не любил Кузнецова и не скрывал этого. Кузнецов, в свою очередь, не любил Жукова, и тоже в открытую.
Кузнецов не боялся гнева Сталина и не собирался пасовать перед Жуковым. Взаимная неприязнь стала притчей во языцех на флоте. Свое неприятие Кузнецова Жуков переносил на весь Военно-морской флот. Как только он занял министерское кресло, флотских офицеров лишили их традиционных привилегий! С петровских времен они получали большее жалованье, чем пехотинцы, но ведь и служба в море, а особенно под водой – не чета армейской. Жуков же распорядился иначе: флот уравняли с армией, «сухопутных» офицеров с морскими, старшин и мичманов с армейскими сержантами. Флот взроптал: и денежных надбавок жалко, но еще больнее «нововведение» ударило по престижу флотской службы238. Жуков отреагировал своеобразно: «Я вас всех в сапоги переобую». Большего оскорбления для морского офицера и не придумать.
Корни взаимной неприязни двух прославленных военачальников уходят в начало войны, в июнь 1941 года, когда Жуков, тогда молодой генерал армии, возглавлял Генеральный штаб, а еще более молодой адмирал Кузнецов командовал Военно-морским флотом. То, что вот-вот разразится война, в середине июня 1941 года ощущали все, и военные, и гражданские. Отец в те дни оказался в Москве. Вот как он описывает атмосферу в Кремле: «Перед самой Отечественной войной, за три-четыре дня до ее начала, я находился в Москве и буквально томился там. Сталин же все время предлагал мне: “Останьтесь еще”.
Я видел, что Сталин меня не отпускает, потому что боится одиночества, хочет, чтобы вокруг него было как можно больше людей. Наконец в пятницу 20 июня я обратился к нему:
– Товарищ Сталин, мне надо ехать. Война вот-вот начнется и может застать меня в Москве или в пути. (Я обращаю внимание “в пути”, а ехать-то из Москвы до Киева менее суток. – С.Х.)
Он говорит: – Да, да, верно. Езжайте»239.
Если уж отец, человек в военные секреты не очень посвященный, не сомневался, что война у порога, то штабисты знали наверняка. К ним стекалась вся разведывательная информация. То, что Сталин тогда ничего не желал предпринимать, проблема психологическая, и даже психиатрическая, объясняющая, но вряд ли извиняющая бездействие генералитета. Несомненно, недавние судебные процессы и расстрелы военачальников, повальные аресты парализовали волю сталинских подчиненных, они знали, что на Лубянке расстреливают генералов и за меньшие грехи, чем неповиновение «хозяину».
Страх парализовал волю большинства, но не всех, в том числе адмирала Кузнецова. В июне 1941 года он действовал так, как его обязывали действовать Устав и складывающаяся обстановка.
Позволю себе процитировать слова самого адмирала из его письма отцу от 8 ноября 1957 года: «По вопросу начала войны мне хотелось бы опровергнуть утверждения товарища Жукова, что нельзя было подготовить войска к обороне за несколько дней. Этому никто не мешал и, наоборот, в этом состоял его долг. Флоты в течение предвоенного июня месяца постепенно перешли на соответствующие оперативные готовности, все военно-морские базы были затемнены и, когда накануне войны (около 9 часов вечера, 21 июня) меня вызвали к наркому обороны товарищу Тимошенко и он дал мне указание подготовиться к возможному нападению немцев, нам с начальником военно-морского штаба оказалось достаточным из кабинета Тимошенко позвонить по телефону на командный пункт ВМФ, приказать передать условный сигнал на флот, по которому все уже знали, что делать.
