Сразу отмечу, что по принципиальным вопросам у нас выявилось единство. В ходе беседы я напомнил румынским товарищам, что и мы испытали однажды огорчения в связи с отказом, который получили от них. Как-то на Украине не оказалось достаточного количества ядохимикатов для борьбы со свекловичным долгоносиком. Румыния таковые производила. Мы обратились к ней с просьбой выделить некоторое их количество дополнительно к тому, что мы закупили. Румыния ответила, что может выделить просимое при условии, если мы заплатим валютой либо валютными товарами, которые они потом могли бы продать на международном рынке, чтобы выручить валюту. Мы согласились, но такой ответ задел наше самолюбие. Ведь мы поставляли Румынии много валютных материалов и никогда не требовали взамен валютной компенсации, получая в обмен обычные товары, которые можно было приобрести на любом рынке. Деж, выслушав меня, сейчас же повернулся к Мауреру
[281], запросив у него подтверждения дела. Ему подтвердили мой рассказ. Лесечко и Косыгин в деталях припомнили эту историю: те товары, которые попросили румыны за ядохимикаты, были у нас тоже запланированы для продажи на международном рынке для выручки валюты, чтобы расплатиться по нашим заказам на капиталистическом рынке. И я сказал, что привел сей пример, чтобы показать нашим друзьям, что такие случаи происходили и по инициативе румынских представителей. «В торговле все бывает. Давайте договоримся, товарищ Деж, чтобы не случалось впредь раздоров в наших отношениях и не давать повода к раздорам. Все взаимные поставки валютных товаров, валютного сырья и изделий выделим в отдельную графу, чтобы заранее противопоставить с обеих сторон равноценные товары. Тогда не возникнет никаких недоразумений». Деж ответил: «Хорошо, мы согласны».
Казалось, он был удовлетворен моими словами. Но в разговор включился председатель Госплана Румынии, знающий дело хороший экономист. Он возразил: «Прошу такого решения не принимать». И с улыбкой смотрит на меня. Спрашиваю его: «Почему? Тем самым будут созданы равноправные условия, не станет причин для обид». – «Это верно, товарищ Хрущев, но (обращаясь уже к Дежу) нам это невыгодно, поскольку мы сейчас получаем много валютных товаров от СССР, а расплачиваемся с ним товарами другого характера». Я настаивал: «Получаются взаимные претензии, это порождает недоразумения. Чтобы такого впредь не было, давайте договоримся и выделим все валютные расчеты». Теперь отвечал снова Деж: «Товарищ Хрущев, прошу вас не настаивать на этом, потому что Румынии такая торговля очень невыгодна». – «Верно, – говорю, – я понимаю вас. Сколько мы вам меди поставляем? А сами покупаем ее на капиталистическом рынке и платим золотом. Вы же расплачиваетесь с нами ящичной тарой». Действительно, Румыния поставляла нам ящичную тару. Это определялось близостью Румынии к Молдавии, которой требовалось много ящиков под фрукты и овощи. Ради удобства их транспортировки нам за границей делали ящики, а мы за ящики платили валютой, то есть за щепки! И я продолжал: «В новых условиях мы делать это уже не будем. Пусть наши хозяйственники находят другой выход, у нас такие возможности есть, станем делать бумажную тару или поставлять свой лес. У нас тоже Карпаты рядом. Украина сможет поставлять Молдавии ящичную тару». Румынские товарищи стали просить не устанавливать такого порядка паритетной торговли. И я предложил: «Хорошо, давайте торговать по-старому, но тогда, спрашивается, какие же остаются еще претензии? Что нас сейчас разделяет? Что способствует обособлению, которое мы замечаем со стороны румынских товарищей?» Вразумительного мы ничего не услышали.
В дальнейшем Румыния продолжала политику своего обособления внутри социалистического лагеря, что проявлялось в разных сторонах жизни. Приведу хотя бы такой пример: наши девушки, которые вышли замуж за румынских студентов, учившихся у нас, стали возвращаться в СССР, так как их мужья разводились с ними, ибо вокруг них создавалась нетерпимая атмосфера. Случались и другие неприятные факты бытового свойства, не говоря уже о политике. Как и раньше, внутри страны румыны продолжали вести агитацию против Советского Союза. Вскоре их делегация поехала в Китай (а мы уже не ездили в Китай, нас туда больше не приглашали) и на обратном пути остановились отдохнуть в нашей стране. Мы с Микояном отдыхали в Пицунде и пригласили румын провести с нами несколько дней. Тем самым имели возможность выслушать их и обменяться мнениями.
Получилась оживленная беседа. Они рассказывали о положении в Китае, и мы поняли из их слов, что румыны в целом не разделяют китайской точки зрения. Они говорили: «Китайцы пытались восстановить нас против вас. Дескать, СССР забрал у нас Бессарабию, у Польши забрал ее восточные земли, проводит неправильную политику. Но мы не слушали их, потому что нам Бессарабия не нужна».
Сказанное сильно задело мой слух. Я не стал продолжать разговор на скользкую тему, но задумался. Отчего румынские товарищи вдруг нам это сказали? Причем довольно мягко в отношении Китая, не осудив категорически пекинскую точку зрения? Я чувствовал осадок: может быть, их все же обижает то, что Бессарабия вернулась в состав Советского государства? Она еще до революции входила в состав России и была отторгнута Румынией в 1918 году. Тогда Красная Армия была слабой. Советская Россия не имела возможности защитить все свои границы. Так что в 1940 году произошло не отторжение части Румынии в пользу СССР, а возвращение этой территории домой с восстановлением прежних границ. Если рассматривать дело исторически, то левобережная Молдавия вообще никогда не входила в состав Румынского государства. Намек на Бессарабию остался единственной шероховатостью во время нашей встречи в Пицунде. Мы встречались много раз и позже. Внешне сохранялись хорошие отношения. Однако я не замечал в них прежней теплоты и откровенности. Наблюдалась вежливость, но какая-то искусственная, а не братское радушие. Наши посольские работники тоже докладывали о том же.
Я и сейчас не могу объяснить, чем все это было вызвано. Мы, признаться, решили тогда, что, возможно, виной тому Маурер. Лично к нему у меня не было никаких претензий. Он вежливый, воспитанный человек, с ним всегда приятно побеседовать и в деловой, и в непринужденной обстановке. Мы вместе с ним неоднократно охотились. Это прекрасный охотник, меткий стрелок и хороший товарищ в походе. Кое-кого смущало его происхождение: не пролетарий, а потомственный интеллигент. Он имел сильное влияние на Дежа. Они дружили с тех времен, когда, будучи адвокатом, Маурер на суде защищал Дежа. Но такой факт тоже говорит в пользу Маурера: в королевской Румынии взялся защищать коммуниста! Однако, может быть, у него сохранились какие-то пережитки националистического характера? И он, получив высокий пост в Румынии, стал оказывать вредное влияние на наши отношения? Сплошные домыслы. Никаких конкретных фактов у меня не было и нет сейчас. Тут какое-то горестное недоразумение, которое наносит ущерб нашим отношениям.
