Когда мы стояли под Полтавой (еще до окончательного окружения Киевской группировки), у нас был подготовлен командный пункт в районе Ахтырки, между Харьковом и Сумами. Поэтому когда мы потом вынуждены были оставить Полтаву, то перебазировали свой штаб в Ахтырку. Ахтырка находилась в таком географическом пункте, что бойцы, офицеры и генералы, выходившие из окружения от течения Сулы на Псел и Ворсклу, попадали потом как раз в район Ахтырки. Позднее создали командный пункт в Померках. Часть людей, которая выходила из окружения на Харьков, попадала теперь в Померки. Сюда пришел Москаленко, сюда же пришел и Костенко.
Не знаю сейчас, сколько дней прошло после того, когда закончилась эта катастрофа и наши войска были пленены или перебиты. Мне доложили, что член Военного совета Рыков
[337] был ранен и попал в госпиталь, который остался на территории, занятой противником. Но туда можно проникнуть, потому что там работают советские врачи и медсестры. Я хотел выручить Рыкова, но понимал, что, если кто-нибудь проговорится насчет него, он будет врагом уничтожен. И я послал людей выкрасть Рыкова и переправить его на территорию, занятую советскими войсками. Они ушли, однако скоро вернулись, сказав, что Рыков скончался в госпитале и был похоронен.
Сейчас я хотел бы вернуться к главной мысли – к итогам борьбы на киевском направлении. Мы с Буденным предложили тогда произвести перегруппировку: взять артиллерию с киевского направления и использовать для предупреждения главной опасности на левом фланге, на кременчугском направлении. Северное направление, откуда противник двинулся на окружение наших войск, лежало на территории вне нашего влияния, влияния юго-западного направления. Там командовал войсками генерал Еременко
[338]. Противник прорвался от Гомеля на юго-восток. А мы не получили разрешения на перегруппировку. Приехал Тимошенко удерживать те позиции, на которых были расположены наши войска. Не прошло и недели
[339], как противник отрезал их. Наши предположения, как показала история, были правильными.
Я не могу сейчас сказать, что если бы мы провели эту перегруппировку, то катастрофы не случилось бы. Нет, наверное, она тоже произошла бы. Но, во всяком случае, может быть, не столь сильная, потому что мы кое-что вытащили бы из киевской артиллерии и усилили свой левый фланг в направлении Кременчуга. Там завязались бы тяжелые для противника бои, и, может быть, у него не хватило бы войск для завершения операции. Даже когда он уже окружил наши войска, их группы довольно свободно проникали через линию фронта туда и сюда. Это свидетельствует о том, что линия наступления противника была очень жиденькой.
В результате ложного понимания лозунга «Ни шагу назад!» войска часто оставались на невыгодных рубежах и в конце концов погибали, не принеся ощутимой пользы. Если вернуться ко Львовской операции, то ведь и тогда 6-ю и 12-ю армии мы хотели отвести с тем, чтобы использовать в нужных нам направлениях. Нам запретили. В результате эти войска потом были окружены и попали в плен.
Мы отступили к Киеву, штаб наш располагался в Броварах. Вдруг приезжает к нам генерал Тупиков (я его до этого не знал) и привозит предписание вступить ему в должность начальника штаба КОВО, а Пуркаеву сдать дела и прибыть в распоряжение Генерального штаба. Так и было сделано. Познакомился я с генералом Тупиковым. К нам он попал из Турции, в которой оказался после начала Великой Отечественной войны, как наш военный атташе в Берлине
[340]. Когда Гитлер напал на СССР, все советские дипломаты были переправлены в закрытых вагонах из Германии в Турцию. Тупиков произвел на меня хорошее впечатление. Хотя я был очень хорошего мнения и о Пуркаеве. Новый начштаба был помоложе
[341] и позадористей. Не знаю, кто из них более достойный. Сейчас я об этом не хочу говорить, потому что я и того и другого высоко ценил и уважал.
Приступил Тупиков к работе. Мне нравились его четкость и оперативность. С ним произошел такой случай. Мне рассказал об этом Баграмян, который был его заместителем, начальником оперативного отдела. Когда однажды налетели немецкие бомбардировщики на расположение нашего штаба (а это повторялось каждый день), Баграмян, очень уставший, прилег на кушетке и закрыл глаза, но не уснул. Спать было невозможно, потому что земля дрожала и гудела. Тупиков же в это время расхаживал по комнате и напевал себе под нос: «Паду ли я, стрелой пронзенный, иль мимо пролетит она?» Доставал бутылку из-под стола с чем-то, наливал себе бокальчик, выпивал и опять продолжал расхаживать, видимо, обдумывая какие-то вопросы. Так потом происходило не раз. Не трус был Тупиков. Увы, когда штаб фронта попал в окружение, Тупиков не возвратился. По-моему, даже и трупа его не нашли. Для нас он остался без вести пропавшим. А вот вам еще один пример такого же характера – о Киевской группировке. Штаб 37-й армии, которая обороняла Киев, тоже попал в окружение со многими генералами, офицерами и бойцами. Часть их осталась в плену, часть вышла.
Командующим 37-й армией был Власов, который стал потом предателем Родины и которого заслуженно повесили после разгрома Гитлера. Он вышел тогда из окружения (не знаю, спустя какое время). Мы с Тимошенко, конечно, рады были встретить его. Он пришел в крестьянском одеянии и доложил, что вышел с палочкой под видом крестьянина. И мы готовили ему тогда новый пост. Он приобрел славу хорошего генерала, умеющего командовать войсками, строить оборону и наносить удары по противнику. Но нам не дали его использовать. Как только узнали, что Власов вышел, немедленно позвонил лично Сталин и приказал отправить его в Москву. Мы не знали, что тогда готовилось контрнаступление на немцев под Москвой
[342]. Потом уже мы узнали, что в этой операции Власов командовал одной из армий. Сталин его очень хвалил. Этот генерал был награжден и считался одним из самых боевых генералов, которые показали свое умение на фронте в наступлении против немецких войск под Москвой.
Но вернусь к вражескому прорыву на киевском направлении, к окружению этой группировки и гибели 37-й армии
[343]. Потом погибла и 5-я армия
[344], которой командовал генерал Потапов. Он попал в плен. Там погибли и другие войска, включая штаб фронта со всеми тылами. Тылы были отрезаны противником, так как он довольно глубоко охватил окруженную группу, восточнее Киева километров на 200. Можете себе представить, какую боевую технику мы там потеряли! Все это было неразумно, безграмотно с военной точки зрения. Мне трудно подобрать нужное слово. Существовало неправильное, ложное понимание «Ни шагу назад!». Вот вам и ни шагу назад. Мы не спасли эти войска, не отвели их и в результате просто лишились. Лишились боевой техники и образовали огромную дыру в линии фронта, которую не смогли заткнуть. У нас не стало ни живой силы, ни техники – боевой, хозяйственной, транспортной. А ведь этого можно было не допустить.
