Постепенно зима вступала в свои права. Когда мы наступали на Ростов, земля была уже замерзшей, скованной. Было холодно, хотя по южным условиям еще пока не наступила стойкая зима. Температура там колеблется довольно часто, случаются большие оттепели и зимой. Но в 1941 году зима была очень ранняя, морозная и снежная. Мы получили распоряжение перенести штаб фронта в Воронеж. Расположились в Воронеже. Потом получили приказ, что к нашему фронту прирезали и территорию севернее, так наш фронт расширился: мы получили район Ельца. А потом, после ликвидации Брянского фронта, получили новый приказ, что наш фронт доходит правым флангом чуть ли не до Каширы.
После успешной операции по освобождению Ростова у нас зародилась мысль провести еще одну операцию: освободить Ливны (это уже севернее). Противник занял Ливны, но силы там у него были небольшие и не существовало сплошной линии фронта, немецкие группировки были расположены очагами. Если сосредоточить свои силы в кулак, то можно устроить немцам неприятность, выбить их из Ливен и расстроить оборону, приготовленную ими для зимовки. Начали мы готовиться. Тоже стянули, что могли, как говорится, с бору по сосенке, все, что было возможно, потому что каких-то подкреплений получить ниоткуда не сумели. За счет внутренних ресурсов сколотили оперативную группу войск и подготовились проводить операцию. Командовать группой поручили генералу
[351] Федору Яковлевичу Костенко. Он потом погиб при Харьковской операции. Очень хороший был человек и хороший генерал. Этот генерал получился из солдата Первой мировой войны, родом он из крестьян, украинец по национальности, но происходил из Мартыновки
[352], что на притоке Дона. Когда мы наступали из Сталинграда на Ростов и освобождали эту станицу, то его уже не было в живых.
Начали проводить Елецкую операцию
[353]. Она была успешной, мы сразу захватили много пленных. Когда наши войска подступили к Ливнам, немцы оставались восточнее них. Боясь окружения, они дали команду на отвод войск. Отходившие навалились на нас с востока. Перевес был на стороне немцев, и Костенко стал просить помощи. А мы говорили ему еще до начала операции, что резервов у нас нет никаких, и поэтому рассчитывали на внезапность удара и на панику у противника. Подбодрили мы Костенко и сказали, чтобы он отбивался теми силами, которые у него имеются. В целом операция прошла успешно, и противник был разбит. Но так, как мы хотели, все же не вышло: мы хотели полностью уничтожить противника, а он частью сил прорвался на запад. Потом часто шутили у Сталина, что Костенко выступил в этой операции как персонаж известного анекдота. Я слышал такой анекдот – охотник говорит: «Я сейчас пойду и поймаю медведя», пошел; прошло какое-то время, а охотника все нет; потом он кричит, что медведя поймал. Ему говорят, чтобы привел его. А охотник отвечает, что медведь не идет. «Так ты сам иди». – «Да он не пускает». Костенко тоже поймал медведя, но полностью разбить его не смог.
И все же это была уже вторая победа на нашем юго-западном направлении. Конечно, мелкая победа. Но на фоне прежнего отступления Красной Армии и такая маленькая победа была для нас дорога, и мы радовались ей. Я думаю, меня правильно поймут. Может быть, этот эпизод в истории Великой Отечественной войны и не будет особо отмечен. Однако я о нем рассказываю, потому что, знаете ли, плоды первых побед – это самое вкусное блюдо. Первый пирожок – он самый вкусный и значительно вкуснее последнего, когда человек уже привыкнет к его вкусу, а может быть, даже насытится. Вот почему мы глубоко переживали происходившее и поздравляли Костенко с победой.
Такой была в конце 1941 года вторая наша победа после Ростова. Конечно, освобождение Ростова – более значительное событие. Кто не знает в Советском Союзе или даже за границей этот знаменитый город на Дону! Елец не Ростов. Но обстановка, которая сложилась той зимой, победа восточнее Ливен и освобождение Ельца стали для нас большим праздником. В той операции много немцев было убито, а часть их взята в плен. Я приехал тогда к Костенко. Меня интересовали немецкие пленные: что за люди? Их состав по социальному положению? Их моральная устойчивость? Хотелось также посмотреть на пленных, которые испытали удары наших войск и наш русский мороз.
Эти гитлеровские солдаты производили жалкое впечатление, в том числе их одежда и обувь. Все у них было холодное, шинели – довольно легкие, головные уборы тоже. Поэтому они были укутаны, кто во что. Я встретил среди пленных одного внешне особенно безобразного человека. Его фотографию потом опубликовали в «Огоньке». Его физиономия выделялась своей безобразностью. Опубликовали мы фото потому, что немцы размножали и распространяли фотографии некоторых красноармейцев. Пугали европейцев. Мол, вот эти хотят владеть миром, хотят господствовать. И часто показывали наших людей с неприглядной внешностью. Тут наши журналисты, считаю, тоже хорошо использовали фотографию этого немца.
Стал я спрашивать, кто из пленных откуда и чем занимался до войны? Один немец, лет так 35, может быть, чуть больше, огромного роста, а по физиономии простой человек, говорит: «Я литейщик». Я ему: «Ну, как же вам не стыдно? Вы литейщик, рабочий и пошли против Советского Союза, против Страны Советов, против рабочего класса. Где же у вас пролетарская солидарность?» Он довольно нервно, но откровенно и не сдерживаясь, с раздражением отвечает: «Черт его знает! Не разберешь, кто что высказывает и за кого воевать… Вот вы заявляете, что тут – Страна Советов, страна рабочего класса и трудового крестьянства. И у нас тоже говорят вроде этого. А мы воюем и кровь проливаем». Сказал это с таким надрывом…
Решили мы с командующим войсками фронта маршалом Тимошенко выехать под Ливны и на месте познакомиться с руководством этого города и с военными, их освободившими. Мы уже чувствовали по донесениям разведки, что противник в свою очередь замышляет операцию против Ливен. Мы тоже готовили ударную группировку в районе Ливен, но наша подготовка запаздывала. Мы считали, что противник может нас упредить и на день-два раньше ворваться в Ливны. Поэтому мы поехали туда поговорить с партийными и советскими руководителями и предупредить их, чтобы они при отступлении ничего не разрушали, буквально ничего: ни мостов, ни дорог, ни коммуникационных сооружений, ибо мы полагали, что вернемся в Ливны не больше чем через день-два, у нас была полная уверенность в своих силах.
Приехали мы туда, провели такую беседу и уехали. И действительно, противник через день захватил Ливны. Мы, как и обещали руководителям города, снова ударили, и немцы опять выскочили из Ливен, как пробки. Мы с Тимошенко опять туда приехали, вторично встретились с местными работниками. Действительно, они не произвели никаких разрушений. Да и немцы больших разрушений при своем отходе не учинили. Не знаю почему. Некогда им было, видимо. А может быть, тоже были уверены, что вскоре вернутся в Ливны? Все это совпало по времени с подготовкой и проведением нашего контрнаступления на московском направлении. Мы не были тогда информированы, что такое контрнаступление состоится. Оно держалось в тайне.
