Ватутин набросился на него: «Как же мы раньше вас приехали? Вы же сказали, что вы на новой квартире?» – «Никак нет». Я был просто поражен такой его наглостью. Командующему войсками фронта командарм так отвечает! Я сам ведь был свидетелем того, как Ватутин уточнял, где находится Чибисов. Я об этом докладывал потом Сталину, но Сталин почему-то относился к Чибисову значительно терпимее, чем к другим людям, которые и сотой доли такого не делали. Он знал его по Царицыну как казачьего офицера, который служил в Красной Армии. Это, конечно, большая заслуга, особенно в те времена, когда казачество в основном поднялось против Советской власти. Но все же…
Возвращаюсь к Киевской наступательной операции. Приехали мы к Чибисову на хутор и сказали, что надо ему организовать новую квартиру, на правом берегу Днепра, чтобы быть непосредственно с войсками, когда они начнут наступать, а не здесь. Какое же может быть управление войсками через Днепр? Договорились, когда начнем наступление, и уехали. Приехали к себе в штаб, и я сказал Ватутину: «Начнется наступление на этом участке, и если командовать будет Чибисов, то я опасаюсь за исход дела. Чибисов не обеспечит занятие Киева. Хотя и мы в это же время будем у него, но все-таки командует армией он. Он будет распоряжаться, а мы-то не будем его подменять». – «Да, верно. А что делать?» – «Давайте возьмем на эту армию Москаленко. Поставим вопрос перед Сталиным: пусть он освободит Чибисова и утвердит Москаленко». Ватутин согласился. Сейчас же мы написали шифровку. Тут Сталин позвонил, и я ему по телефону объяснил обстановку: «Как же можно положиться на такого командующего?» – «Согласен, утверждаем», – говорит Сталин. Мы тут же позвонили Москаленко и приказали ему сдать армию своему заместителю, а самому немедленно прибыть в штаб фронта. Оттуда сейчас же направили его в 38-ю армию, чтобы он начал готовить ее к освобождению Киева.
В Москаленко я был уверен. Каждый человек имеет те или другие недостатки; как говорится, один Бог без греха. Каждый имеет какие-то свои «пятна». Я не буду говорить сейчас о недостатках Москаленко, я уже говорил о них прежде. А что у него положительное, что я высоко ценил, так это его неутомимая энергия. Она проявлялась иной раз весьма бурно, ломая и «культурные растения» в своем развороте. Но направлена она была прежде всего на то, чтобы сломить врага. Когда наступает армия Москаленко, то, если ведутся три дня интенсивные бои, он все три дня не ест. С виду он всегда был, как какой-то Кощей Бессмертный, а тут вообще остаются кожа да кости.
Москаленко с радостью принял наше распоряжение. Это было для него честью – освободить столицу Украины Киев. Он сказал: «Все сделаю, что в моих силах; убежден, что задачу мы решим и займем Киев. Только прошу, переведите ко мне членом Военного совета Епишева»
[530]. Епишев был членом Военного совета в 40-й армии, которой раньше командовал Москаленко. Мы позвонили Сталину. Хотя Сталин не знал Епишева, для него это не стало проблемой. «Можете, – говорит, – перемещать». Переместили мы Епишева и назначили его членом Военного совета 38-й армии. Стали готовиться дальше. Перебросили сюда же танковую армию Рыбалко. Имелся на этом участке и танковый корпус, очень слабенький, но все же корпус. Им командовал генерал Кравченко
[531]. Одним словом, у нас были там неплохие силы. На переднем крае, на участке главного удара наших войск, мы сосредоточили на один километр свыше 300 артстволов, включая минометы, на протяжении четырех километров по линии фронта. До того сосредоточения столь плотного огня на одном участке мы, по-моему, никогда еще не имели. Мы были совершенно убеждены в нашем успехе.
В составе войск нашего фронта была и чехословацкая бригада. Я недавно слушал по радио юбилейную передачу о боях, которые велись под Соколово, у Харькова. Там имелся в составе войск нашего фронта только один чехословацкий батальон
[532]. Хорошие были бойцы! Мы с Ватутиным к ним приехали в дни, когда из батальона формировалась бригада. Небольшой она была по численности. Командовал ею полковник Свобода. Мы с Ватутиным беседовали и с ним, и с другими офицерами. Он произвел на нас хорошее впечатление. Хотя он и был беспартийный, старый офицер чехословацкой армии, но считался близко стоящим к коммунистам. Поэтому он знал, что в его бригаде существует партийная организация и ведет свою работу, но он не принимал никаких мер против такой работы. Лично мы хорошо относились к Свободе. А когда наступали на Киев, его бригаду тоже переправили через Днепр и поставили ее на левом участке плацдарма, в районе Вышгорода, где теперь расположена Киевская гидроэлектростанция.
Итак, все было готово. Командный пункт армии тоже был оборудован. Мы знали, что если командный пункт оборудует Москаленко, то тот окажется буквально под самым носом противника. Мне рассказывал как-то Жуков, что когда бои велись под Сталинградом, а Москаленко находился севернее, то Жуков решил к нему поехать и посмотреть на ход боя. Жуков: «Ночью я пришел на командный пункт по ходу сообщения. Ждем, когда начнется на рассвете наступление. Рассвело. Глянул: людей вижу в бинокль. Что же это такое? Москаленко говорит мне: «Немцы». Я ему: «Что ж ты, такой-сякой? Ты хочешь меня в плен немцам сдать? Вот какой!» Жуков был очень обеспокоен и отругал командарма. Нельзя же располагать штаб армии буквально под носом у врага. Да, с какой-то точки зрения это плохо. Но, с другой стороны, такая близость вселяла уверенность в бойцов. Войска чувствовали, что командующий у них находится непосредственно за спиной. А самое главное, что всем ходом артиллерийской подготовки и самим наступлением он управлял не только по донесениям и телефонам, а лично видел все происходящее.
Поехали мы с Ватутиным проверить готовность войск к наступлению. Все было готово. Завтра – наступление. Мы все детально расписали. Дали, кажется, два часа на артиллерийскую подготовку с довольно интенсивным огнем. На флангах, конечно, огонь был менее интенсивным. Мы хотели прорубить «окно» и ввести в него танковую армию. А танковый корпус должен был на правом участке плацдарма выйти к Ирпеню. Мы предупредили Москаленко, что приедем завтра утром к началу наступления. Еще когда готовили наступление, сказали, чтобы нам на армейском командном пункте отрыли отдельную землянку, чтобы не мешать командарму. Он имел бы свою землянку, а мы – свою. Но Москаленко несколько перестарался. Сделали отдельные землянки и для Ватутина, и для меня. Там возник целый город из землянок: командующего фронтовой авиацией Красовского, командующего фронтовой артиллерией Варенцова, командующего артиллерийским корпусом Резерва Верховного Главнокомандования Королькова
[533] и, конечно, самого Москаленко.
