Поэтому при рассмотрении проектов мы порою пренебрегали некоторыми частными удобствами, помня о том, что масса народа в городах не знает, что такое теплый туалет. Крестьянство вообще пользуется холодным туалетом. На рудниках в старое время не знали, что такое домашняя уборная. Вспоминаю такой случай. В 1920 году мы, разгромив деникинскую армию, вышли к Новороссийску. Наш 74-й полк 9-й стрелковой дивизии занял Тамань. В мае меня и моего друга Петра Кабинета послали на курсы при политотделе 9-й армии в Краснодар. Мы, люди с рудников и из деревень, не имели понятия, что туалет может быть в квартире. В деревне это считалось неприличным, надо было ходить под сарай или за сарай. На рудниках был построен ряд нужников. Конечно, холодных, на улице. В иной из них можно было без риска зайти только на ходулях. В Краснодаре нас разместили в Доме благородных девиц с парком, прекрасными залами, спальными комнатами, тумбочками у каждой кровати. Это здание заняли боевые, но не столь благородные бойцы. Уже через два дня в туалет войти было невозможно, потому что люди не умели им пользоваться. Сначала его загадили, а потом принялись за парк. Через месяц и по парку ходить стало небезопасно. Такой была тогда наша культура. Но почему в середине двадцатого века нужно терпеть отсутствие приличного туалета?
Страдала из-за экономии и планировка. Претензии, которые мы предъявляли архитекторам и строителям, затем нам предъявляли жильцы. Встроенная мебель, чтобы не таскаться со шкафами и не загромождать маленькие квартиры, внедрялась медленно и недостаточно. А за границей она широко применялась. Заходя для обследования в квартиру, подготовленную к заселению, я не раз возмущался пятнами на обоях, плохим качеством стен. Следователям уголовного розыска не составило бы труда найти по отпечаткам пятерни человека, который произвел такую грязную работу. Однажды мы с Микояном зашли в дом, где к отделке предъявлялись повышенные требования. Там работал армянин, приехавший из Франции. Он облицовывал стену мелкими мозаичными плитками. Это был художник своего дела. К сожалению, у нас таких были единицы. Если пол укладывался ковровой мозаикой, то цемент прикипал так, что потом его невозможно было отодрать, пол оставался с цементными пятнами.
Я думаю, такие «украшения», следы «культуры» нашего строительства, к сожалению, можно найти в каждом доме. В отделке мы очень небрежны. Нередко очень хорошее здание после отделки выглядело скверно и отравляло настроение человека, получившего ордер на квартиру. До получения ордера он соглашается на все, потому что выбора нет, а берет то, что дают. Потом начинает огорчаться и брюзжать, выражает свое недовольство довольно громко. И это законное недовольство. С этим надо считаться. Предоставляя квартиры, не надо людям отравлять настроение.
Не столь давно я по телевизору видел передачу «Наши соседи»: жильцы въехали в новую квартиру, а строители вымогали у них взятки. Преступление со стороны тех, кто вымогал, и тех, кто поощрял это вымогательство. Но я больше виню тех, которые вымогают, и меньше тех, которые дают. Может быть, четверть своей жизни человек прожил в общежитии, он уже исстрадался, находясь в таких условиях, хочет поскорее устроиться, поэтому другой раз идет на преступление. Увы, это характерная черта нашей эпохи, связанная с тем, что квартиры сдаются в уродливых условиях. Утешался я тем, что к 1964 году в Москве, в результате перехода на сборное железобетонное строительство, ежегодно строили уже 3,8 миллиона квадратных метров жилья. Это по прежним временам головокружительная цифра. Дореволюционная Москва построила одиннадцать миллионов квадратных метров жилья за восемьсот лет своей истории. Мы такую же жилплощадь дали людям за несколько лет. К тому же не богачам, а трудящимся, и не общежития, а отдельные квартиры.
К примеру, даже в тридцатые годы рабочие Трехгорной мануфактуры жили в казармах и общежитиях. Спальные места были в два-три яруса. Можно себе представить атмосферу, в которой жил человек. Мне-то лично это знакомо.
Как-то, работая на заводе Боссе, я поехал монтировать горное оборудование – элеваторы и транспортеры – и зашел в двухъярусное общежитие. Никогда не забуду увиденного: некоторые рабочие правили малую нужду прямо со второго яруса вниз. С тех пор я возненавидел общежития.
Москва до начала крупного строительства в 1931 году не знала общедоступных канализации и водопровода. Устраивались разборные колонки. Мостовые, даже булыжные, были не всюду, даже в центре города. А другие элементарные условия жизни? На руднике можно сбегать в туалет, а в городе куда побежишь? В новой Москве планировались целые кварталы, прокладывали коммуникации городского хозяйства с телефоном, освещением, канализацией, водопроводом, мостовой, тротуаром и озеленением. Это строительство было значительно благоустроеннее, чем в дореволюционное время.
Теперь мы поставили задачу вывести людей из бараков, ликвидировать, срыть их, чтобы память о них осталась только в художественной литературе. Но, к сожалению, это не такое простое дело. Когда Моссовет и райсоветы стали распределять жилье, то начали поступать сведения, что получают его в первую очередь не те, которые живут в бараках или в клоповниках, а те, кто уже имеют отдельную квартиру. Они просто улучшали жилищные условия. Распределение квартир – вопрос политики, и здесь я встретился с большими трудностями. Мы наказывали людей, которые допускали это, потом предложили профсоюзам распределять квартиры, заранее выдавая ордера рабочим, чтобы они сами наблюдали за сроками и качеством строительства. Несмотря на это, мало что получалось. В условиях социалистического государства люди, улучшающие жилье, более влиятельны и имели возможность оказывать давление, находить себе каких-то ходатаев и защитников, а те, кто ютился в общежитиях, удовлетворялись в третью очередь. Где же выход? Строить больше и скорее. Это наилучший способ удовлетворения потребностей в жилье.
По метражу нового строительства мы тогда ошеломили мир. Ни одна страна не возводила столько жилья, сколько мы. Это признание было сделано мировой печатью. Я этим гордился и горжусь сейчас. Во время недавних выборов в Моссовет по телевизору транслировали предвыборное собрание. Выступал Промыслов с докладом по жилищному строительству и сказал: «Теперь мы, товарищи, будем строить только высотные здания. Пятиэтажки мы строили по указанию “сверху”, а теперь станем строить высотные». Мне было горько слушать эту болтовню ответственного человека, которого я в свое время продвигал и считал разумным. Что значит «сверху»? Он же был председателем Моссовета! Имелось ли у него какое-то другое мнение? Я такого мнения от него никогда не слышал. К тому же, в 1949 году он до меня возглавлял строительное дело в Москве. Пусть он вспомнит, какой этажности он возводил дома и с какими коммунальными условиями? Если же под словом «сверху» он имел в виду Хрущева, то я с гордостью беру на себя ответственность и убежден, что разумные люди оценят сделанное объективно.
Однажды некий архиерей объезжал свои приходы. В одном селе он не услышал колокольного звона и прочитал нотацию священнику: «Ты нарушаешь церемонию». Тот стал объяснять: «У меня на это одиннадцать причин», и начал с первой. Одиннадцатая же заключалась в том, что не было колоколов. Архиерей ему: «Чего же ты мне голову морочишь? Сразу начал бы с одиннадцатой». То же самое я сказал беспринципным политиканам, которые рассуждают без учета конкретной действительности. Не было у нас возможностей строить быстро и с большим комфортом. Не имелось колоколов. Если бы мы строили со всеми удобствами, за которые всегда я ратую, то значительно сократили бы объемы строительства и продлили бы страдания людей, вообще не имевших жилья. Приходилось выбирать из двух зол меньшее. Считаю, что оправданно. Жилищный кризис вынуждал нас изыскивать любые возможности быстрейшего удовлетворения потребностей народа в жилье. Этому было подчинено все. Ради этого в целях экономии средств мы даже отказались от продолжения уже начатого строительства метрополитена в Баку и Тбилиси, зажали ассигнования на продолжение строительства метрополитена в Киеве, лишь бы поддержать возведение жилищ первой очереди. Правильно это было сделано или неправильно? Абсолютно правильно. В некоторых городах строительство метрополитена не является первой необходимостью. Я признаю, что это самый удобный и безопасный вид транспорта. А если возникнет новая война, он станет местом убежища, как Московский метрополитен в годы Великой Отечественной войны. Но надо иметь в виду, что метро является очень дорогим удовольствием. Там, где есть возможность, надо пользоваться колесным наземным транспортом, трамваем, который еще не изжил себя, когда мы ведем обширное жилищное строительство. Москва и Ленинград в мое время не могли жить без метрополитена, поэтому им и отпускались средства на его строительство.
