Когда я принял дела первого секретаря укома партии, мне пришлось заниматься всем, включая сельское хозяйство. Уком располагался в поселке, на шахте № 5 Трудовская. Она и сейчас действует. Тогда это была маленькая шахта с поселком, расположенным в степи, рядом с большим и богатым селом Марьинка. Неподалеку находилось село Григорьевка, а еще ближе к рудникам – большое село Кременная. Назвался груздем – полезай в кузов! Раз избрали секретарем укома, я должен был давать универсальные руководящие указания. Так я стал человеком, облеченным ответственностью и за состояние сельского хозяйства в уезде, и за добычу угля рудниками, и за деятельность Красногоровского завода керамических изделий. В Донбассе это был тогда единственный завод, вырабатывавший огнеупорный кирпич для облицовки доменных и мартеновских печей. Мои функции заключались не в обеспечении производства сельскохозяйственных продуктов, а в выколачивании этих продуктов из крестьянских дворов.
В 1926 году на партийной окружной конференции меня избрали заведующим орготделом окружного партийного комитета. Организационная структура была такой: заведующий орготделом являлся заместителем первого секретаря. Единственным секретарем в окружкоме был тогда Моисеенко. Позже мы с ним разошлись, не сработались. Он трагически кончил свою жизнь, будучи расстрелянным в результате произвола 30-х годов. Я убежден, что он был честным человеком. В окружкоме мы тоже занимались сельским хозяйством. Оно тогда поднималось, как на дрожжах. Стимулятором послужила ленинская политика нэпа, ставшая двигателем частной инициативы. В результате сельское хозяйство быстро восстановилось до дореволюционного уровня, а кое в чем его превзошло. Продуктов в 1925 году у нас было сколько угодно и по дешевке. После 22-го года с голодом и людоедством теперь настало изобилие продуктов. Это было просто чудо! В селе Марьинка в начале весенней кампании 1922 года я проводил собрания и видел, в каком состоянии были тогда крестьяне. Они буквально шатались от ветра, не приходили, а приползали на собрания. Когда же я приехал туда секретарем райкома, их было трудно узнать. Просто чудо, как поднялись люди.
Зажиточным людям дали возможность применять наемную рабочую силу. Кулаки этим воспользовались, они получили в аренду сельскохозяйственные предприятия, мельницы. Одним словом, была предоставлена довольно большая свобода для инициативы экономического порядка, и сельское хозяйство очень быстро восстановилось. Оно полностью обеспечивало все потребности рынка. Главная наша задача теперь заключалась в соревновании с частником. Надо было обеспечить Марьинский кооператив продуктами и добиться, чтобы он лучше обслуживал население, больше продавал.
В то время председателем рабочего кооператива был Косинский Ваня, замечательный товарищ. Мы его называли «партизан». Я всегда его теребил. Как только приходил к нему, он встречал меня словами: «Опять пришел ругаться?»
Я шел к нему через базар и видел, как частник торгует мясом, и чем торгуют на наших лотках. Частник нас всегда прижимал. Он торговал лучше: лучше разделывал мясо, более привлекательно, а цена была единая, пятнадцать копеек за фунт. Та же, которая в этом районе была до войны. Частник другой раз маневрировал, продавал по четырнадцать или четырнадцать с половиной копейки.
При нэпе появилось и много соблазнов. Нэп оказывал разлагающее влияние на партийных и хозяйственных работников. Соприкасаясь с нэпманами, некоторые руководители опускались, несмотря на то, что тогда были большие строгости.
Потом, когда я работал на следующих партийных должностях в Харькове и Киеве, мы занимались сельским хозяйством сугубо директивно, тонкостей его не понимали. Как бывший рабочий, я знал свое слесарное дело, немного разбирался в металлургии, особенно в производстве кокса. Но мы обязаны были вникать в сельское хозяйство, чтобы кормить города и армию. Помещичьи хозяйства к тому времени в основном растащили, скот порезали, а помещения или разобрали по кирпичику, или использовали под детские дома для беспризорных детей, кое-где разместились коммуны. Помещичью землю делили между крестьянами. Я считаю правильным, что Ленин использовал программу эсеров, вырвал у них главный козырь, который притягивал крестьян к эсеровской партии – раздел земли.
Сельскохозяйственное производство шло само по себе, стимулятором оставался нэп. Колхозов тогда не было, существовали тозы, а также коммуны, но единицами. В Петровско-Марьинском уезде, кажется, имелась всего одна коммуна в большом селе Максимилиановке. Коммуна была хорошей. Председателем ее был Колосс. И действительно человек огромного роста, по профессии портной. Очень уважаемый человек. Заместителем у него был человек по фамилии Гомля, очень интересный, умный крестьянин-хлебопашец. Коммуна была хорошая, работали дружно, но на тех же примитивных средствах производства, которые тогда господствовали в сельском хозяйстве. Не знаю, какова была производственная направленность этой коммуны, но жили они подачками от государства. Туда собралась беднота, многие были безлошадными, и производственный уровень оставался невысоким.
Коммуна и себя не обеспечивала продуктами.
В годы нэпа мы даже экспортировали пшеницу. Помню, в 29-м году, когда я работал в Киеве, рынок обеспечивался сполна без всяких трудностей и хлебом, и мясом, и овощами, и другими продуктами.
Из Киева я выпросился у первого секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии Украины Косиора на учебу в Москву, в Промышленную академию. Для этого я вынужден был ехать в Харьков на личную встречу с товарищем Косиором. Центральный Комитет удовлетворил мою просьбу. В 1929-м, в начале учебного года, я получил путевку, прибыл в Москву. Промышленная академия тогда размещалась на Ново-Басманной улице, а общежитие – у Покровских ворот, в доме номер 40. Весь мой краткий послужной список говорит о том, что к сельскому хозяйству я имел очень малое отношение, главным образом как потребитель. После проведения сплошной коллективизации и «сталинской победы» в колхозном строительстве, то есть сплошного извращения ленинских положений, в стране наступило полуголодное, а в некоторых местах буквально голодное существование. Продуктов не было. Даже Москву мы не могли обеспечить. Что же случилось? Насильственная, палочная организация колхозов, проведенная Сталиным, провалилась. Через какой-то период времени он понял, что получилось, и выступил с письмом «Головокружение от успехов». Успехов, конечно, никаких не было, а был полный провал политики кооперирования крестьян сталинскими методами. Ленин понимал, что производственная кооперация – это единственный путь для крестьянина. Надо было делать так, как предлагал Ленин, а это забыли, хотя он выразился достаточно образно и доходчиво. Он сказал: если бы мы имели сто тысяч тракторов и кадры, умеющие управлять этими машинами, то крестьянин сказал бы, что он за коммунию.
Ленин разработал кооперативный план, но он считал возможным взяться за его проведение в жизнь только после того, как государство создаст материальную и организационную базу. Сталин – не ленинец, хотя называл себя ленинцем. К Ленину он относился очень и очень критически. Это я знаю. В последние годы жизни, когда Сталин утратил всякие сдерживающие центры, он в узком кругу допускал недозволительные выражения в адрес Ленина. Такой неразумный сталинский подход к мужикам, к деревне и привел к наступлению голода. Нельзя было достать ни картошки, ни овощей. А рабочие помнили старые царские времена, когда картошка и капуста (особенно для меня, рабочего Донбасса) были самыми дешевыми и доступными. И вдруг после революции эти продукты стали чем-то таким особым, что их нельзя было достать. Конечно, в Москву и другие крупные города их завозили, но тоже недостаточно. В государственных магазинах их не было. Крестьяне же не могли привозить собственные продукты, потому что ликвидировали частную торговлю. Рабочих и служащих, особенно таких крупнейших городов, как Москва и Ленинград, обрекли на жалкое существование.
