Через какое-то время, дело было летом 1955 года, Кузнецов внес в ЦК партии записку с конкретными предложениями о дальнейшем строительстве военно-морского флота. Затребованная сумма составляла 110–130 миллиардов рублей на десять лет. По тому времени она представлялась колоссальной. Нам надо было хорошенько подумать, чтобы решить вопрос безошибочно. В то время судостроительная промышленность фактически прекратила выпускать гражданские суда и была переведена Сталиным на форсированное строительство военных кораблей, главным образом, крейсеров, дредноутов и эсминцев. В каком-то количестве строились подводные лодки. Главным образом сосредоточились на надводном флоте с артиллерийским вооружением.
Записку разослали, кому положено, и мы поставили вопрос на Президиуме ЦК. Пригласили туда Кузнецова и других военных. Предусматривалось дальнейшее строительство крейсеров, эсминцев и подводных лодок. Я не помню, были ли предложения о строительстве авианосцев. Главную линию составляли крейсера, а вообще отдавалось предпочтение надводному флоту. Мы перекинулись словами, но подробно обсуждать не стали, и я предложил: «Давайте этот вопрос сегодня не решать, перенесем его на следующее заседание (мы заседали еженедельно), чтобы члены Президиума могли глубже ознакомиться с предложением». Так как этот вопрос был очень крупным, то другие вопросы мы отодвинули еще дальше. Выйдя из своего кабинета, я шел по коридору, желая встретиться с теми, кто приходил на заседание. Приглашенные обычно собирались в другом конце здания. Туда из зала вышел Кузнецов, и мы пошли с ним рядом. Я тогда к Кузнецову все еще относился с большим доверием, незадолго до того по моей инициативе его реабилитировали.
Он повел себя очень нервно и обратился с довольно грубой фразой: «До каких пор сохранится такое отношение к Военно-Морскому флоту?» Я ему: «Не понял. Отношение считаю хорошим». «Почему же не решается вопрос?» «Но мы же не отказали, а только перенесли его рассмотрение. Хотим получше изучить предложение, чтобы принять правильное решение». Он возбужденно стал подавать резкие реплики. Потом мы разошлись, и каждый, сев в свою машину, направился в нужном направлении. Меня обеспокоили его нервное состояние и такой, я бы сказал, диктаторский подход к делу. Разве то, что он считает, заранее истина, и обсуждать тут нечего? То есть руководству остается только утвердить предлагаемое? Это совершенно недопустимо. Здесь видно посягательство на права правительства и Президиума ЦК. Но я перед тем, как сесть в машину, сказал все же: «Потерпите неделю, мы еще раз подробно обсудим вопрос, вникнем в суть дела и разберемся с ним».
Спустя неделю, на очередном заседании, мы вернулись к данному вопросу. Его постановка Кузнецовым представлялась мне неправильной: не решались задачи обороны страны, зато требовались затраты колоссальных средств. Я обратился к адмиралу: «Товарищ Кузнецов, давайте отвлечемся от сегодняшних условий. Если бы мы вам сейчас могли бы выложить все те корабли, какие вы просите, то какое бы место по ним занял СССР среди наиболее вероятных противников? В сравнении, например, с США и Англией? Мы смогли бы противостоять на море их объединенным силам?» «Нет, – отвечает, – мы бы им значительно уступали». Он ответил честно. «Но тогда какой же смысл тратить эти средства? Мы через десять лет получим заказанные вами корабли, однако, имей мы их даже сейчас, наш флот оказался бы слабее флотов потенциальных противников. А через десять лет станем, значит, еще слабее. Ведь США и Англия развивают свой флот и имеют больше возможностей, и материальных, и денежных. В результате мы и средства затратим, и не решим задачи обороны страны».
Все начали поочередно высказываться. Когда пришла пора сделать заключение, то руководство в результате сочло предложенное направление развития вооружения неправильным. Нам требовалось в кратчайший срок преодолеть отставание. СССР был обложен базами США и полностью накрывался его бомбардировщиками. Противник превосходил нас и в численности, и в качестве боевой техники. ВМФ для нас не был решающим, не то что для Англии. Она – островное государство, без ВМФ не может ни наступать, ни обороняться, полностью зависит от подвоза сырья с континента, ей требуется обеспечивать морские коммуникации. США без надводного флота не могут держать свои войска на Европейском континенте. Им нужно перебрасывать живую силу, боепитание и прочее. Поэтому им жизненно важен военно-морской флот. Они создали мощный транспортный морской флот. Во время войны даже оказывали нам помощь по ленд-лизу транспортными морскими средствами. Потом они у нас корабли отобрали и на наших глазах затопили. Горько нам было смотреть на это, мы так нуждались в каждом грузовом корабле, а им они не были нужны. Утопили на глазах у своих союзников, которые понесли главные потери в разгроме фашистской Германии! Их действия глубоко оскорбили наши чувства. Но мы ничего не могли поделать, корабли были их собственностью, и они могли ими распоряжаться, как хотели. Вот они и распорядились.
Я отвлекся. Когда пришла пора подвести итог обсуждению, я снова предложил: «Давайте еще раз отложим решение о строительстве нового военно-морского флота и еще раз подумаем. Видимо, в первую очередь нам следует решить проблемы авиации, создавая такие же самолеты, какие имеет наш вероятный противник». На ракеты мы тогда еще не могли по-настоящему опереться, и поэтому называли военно-воздушный флот главным оружием. Все согласились. Кузнецов буквально кипел и после этого заседания стал вести пропаганду против такого решения, дискредитируя новое руководство СССР. Он, невзирая ни на что, поддерживал линию Сталина насчет первоочередного строительства ВМФ, хотя Сталин принял эту программу без Кузнецова, когда тот был уже отстранен от командования. Стало быть, отраслевая принадлежность затуманила адмиралу глаза и мешала правильно видеть дело. Потом выяснилось, что программа Сталину была навеяна Кузнецовым в ту пору, когда он еще пользовался большим доверием. Человека тогда сместили, а его линия продолжала свой путь. Я не знаю, по каким причинам он попал у Сталина в опалу, но думаю, что из-за своего строптивого характера, который сейчас проявился в еще большей степени.
У нас сложилось впечатление, что Кузнецов решил, что, раз Сталина нет, то с существующим руководством можно всерьез не считаться. Это нас возмутило. Мы вынуждены были принять решение об освобождении его от обязанностей главнокомандующего ВМФ и лишении высшего воинского звания. Потом Малиновский говорил мне, что военные переживали за Кузнецова, потому что звание он получил давно и был активным участником войны против гитлеровской Германии и Японии. Лично мне Кузнецов нравился, я уважал его за смелость при докладах Сталину и реалистичность. Я и сейчас признаюсь, что во мне присутствовало и другое: как обаятельный человек, Кузнецов на меня производил хорошее впечатление на фоне мнения о других адмиралах, которых я знал. Оно было наилучшим, но, когда жизнь нас столкнула вплотную, пришлось интересы дела поставить выше приязни. Даже сейчас, после того, как прошло немало лет, полагаю, что наше решение тогда было неизбежным как по существу (во имя интересов страны), так и по форме (чтобы дать почувствовать некоторым строптивым военным недопустимость бонапартистских настроений).
Позднее Кузнецов написал воспоминания о войне. Они у меня лежали, но я их не стал читать, потому что после ознакомления со множеством подобных мемуаров пришел к выводу, что с большинством военных мемуаров приходится спорить, на меня они производят тяжелое впечатление, и я сильно переживаю свое несогласие, когда встречаю вранье и не имею возможности оспорить его. Особенно в случаях, когда военные подхалимничают перед «сталинскими штанами».
