Тёмные и страшные времена сошли на нашу землю.
Золотая Орда – улус Джучи, империя сына Чингисхана, отныне правила на великих просторах от Азова до Китая. Правила и знала наверняка, что боги любят монголов – и не было на земле более могущественной империи! Даже Александр Великий не создавал такую! Даже Рим! А потом пришёл конец и этому царству. Слишком огромной была та империя! Измельчала она своими царями – ханами, впали в зависть и жадность её владыки, и затрещала она по швам. И вскоре распалась Золотая Орда на цепочку властных ханств. Так и шли они поясом с юго-запада от Понта Эвксинского и скифских степей: Крымское ханство, Астраханское, Ногайская Орда и Казанское ханство, казахские жузы в Средней Азии, и за Уралом – Великим Камнем – Сибирское ханство…
Случилось это в пятнадцатом веке от Рождества Христова, и звалась к тому времени великая река – ВОЛГА! А на смену пятнадцатому пришёл век шестнадцатый, готовый смести с лица земли и эти грозные царства…
Новое время входило в свои права, и новая империя зарождалась на землях монголов, не менее свирепая и удалая, воистину богатырская. И ещё более ненасытная до жизни! Потому что поднималась она из пепла, из рабства, из унижения и тьмы, и оттого не думала щадить никого…
Часть первая. Ярость в сердце
Глава первая. Око за око
1
В середине лета 1581 года из Сарайчика вышел пёстрый караван. Тут были и персидские купцы с охраной, и три сотни лучших ногайских бойцов из свиты князя Уруса, и русское посольство от царя Ивана Грозного. Караван вышел из столицы Ногайской Орды на Каспии и направился на север – к Волге. Жарко было в прикаспийских степях в эту пору! Жарко и вольготно. Не воевать хотелось – жить в мире, пить кумыс и вино! Это кому как его Бог позволяет. Дружно ехали русские и ногайцы, но не так было всего две недели назад. В те дни боярский сын Василий Пелепелицын, посол Москвы, готов был сложить голову в стане врага, но не уронить честь свою и своего государства.
А дело было вот как… Ещё весной царь Иоанн Васильевич принял решение отправить к ногайцам посольство с предложением мира. Вражда на Волге между русскими и ногаями затянулась и была не просто вредна государству Российскому, но и крайне опасна. Ливонская война вытягивала последние силы Руси. Запад, выдвинув нового вождя в лице Стефана Батория, с новой мощью ударил по русским границам. Королём Речи Посполитой уже был отвоёван Полоцк, а теперь окружён и взят в осаду Псков. С севера давили шведы: они уже заняли Нарву, Ям и Копорье. Крым собирал силы для нового набега. Сибирская Орда стала нападать из-за Урала. Волновались казанские татары, желая освободиться от Москвы. А тут ещё жестокие бунты степняков на Волге – восстание черемисов, которым не было числа! Крымцы и казанцы подбивали их к этому.
Нельзя было ссориться с волжскими ногаями – только дружить.
Но как тут дружить, когда не затихала кровавая вражда между Москвой и степной Средней Волгой? Лучшие времена наступили для Москвы, когда она, став царством, покорила Астрахань и Казань. Присмирели тогда ногайцы. Поклонились русичам и поклялись в мире и покорности. Но что стоит слово степняка? Да ничего – пустой звук! Изменись только ветер – подуй иначе – и вот уже союзник – твой лютый враг! В годы, когда Русь лихорадило от войны с половиной Восточной Европы, когда в самом её сердце закружил смерч опричнины и она, поделённая надвое, измотанная, ослабла, из Крыма стремительно двинулся хан Девлет-Гирей. Он пролетел через Дикое поле, всю Южную Русь, обошёл засады и хищным зверем набросился на Москву. Девлет-Гирей сжёг столицу с её жителями и, сам напугавшись пожара, ушел назад, уведя в полон более сотни тысяч русских людей. А кто помог ему в этом набеге? Волжские степняки! Ногайцы! Те, что ещё вчера клялись в дружбе. Простить такое было нельзя. И в 1579 году расплата настигла врагов. Казаки во главе с Иваном Кольцо и Богданом Барборшей, перебив ногайские посты, ворвались в Сарайчик и превратили его в кладбище. Урус, которого в Сарайчике в то время не было, чем и воспользовались волжские разбойники, обиженно писал Ивану Грозному: «Этим летом приходили государевы казаки воевать и сожгли Сарайчик. Да не то что людей живых секли, мёртвых из земли вынимали и гробы разоряли! И то стало нам за великую досаду!..» Да, так всё и было! Москва разрешила этот погром! Казаки разрушили даже надгробные памятники, зная, как чтят своих умерших ногайцы. Насолили! А русский царь ногайским послам хитро отвечал: «На Сарайчик мы не хаживали, то беглые казаки приходили. От нас бегая, они живут то на Тереке, то на море, то на Яике и на Волге, а то на Дону. То, видать, донские к вам приходили…» А ведь знал Урус, что лжёт ему царь! Это была игра: кто кого передурачит. Ваньку валяли оба правителя – и московский, и ногайский. А ещё казаки громили ногайцев на переправах. И ногайцы продолжали терзать русские окраины. Москва хоть и предупреждала казаков не вторгаться глубоко на территорию Орды, но на всё закрывала глаза. И радовалась победам вольных казацких ватаг!
Но так шло до поры до времени. Пока перемирие с Ногайской Ордой не стало жизненно необходимым русскому государству. И не просто перемирие – Иоанн Грозный хотел увлечь на свою сторону ногайского князя, вновь заручиться его поддержкой и пополнить ряды русской армии степняками. И вот к князю Урусу был послан Василий Пелепелицын – сын боярский, опытный дипломат и военный…
Он прибыл под Сарайчик во главе небольшого отряда. Горд был Василий Пелепелицын и тем, что он из родовитых русичей, и тем, что представлял самого русского царя. Именно поэтому, когда хан Урус во главе большой свиты выехал к нему, Пелепелицын остался в седле и гордо поглядел в глаза степняку.
– Желаю тебе здравствовать, князь Урус, – кивнул он. – Меня зовут Василий Пелепелицын, сын боярский. От Посольского приказа я на твоей земле. Царь всея Руси Иоанн Васильевич, старший брат твой, шлёт тебе поклон. И богатые подарки шлёт тебе, дабы твоя душа возрадовалась. От его имени говорить с тобой буду.
А Урус так и сверлил его недобрым взглядом. Фыркали лошади, отмахиваясь мордами и гривами от назойливых мух.
– Сойди с коня, боярский сын, – вкрадчиво сказал один из людей ногайского князя, – и поклонись до земли.
Но Василий Пелепелицын только нахмурился. Давно прошли те времена, когда русские князья на коленях вползали в шатры к золотоордынским ханам, которых именовали своими царями, и не смели головы поднять, пока им на то не давали позволения. Ногайский князь был данником и вассалом Руси и первым должен был спешиться. Но не в том положении была нынче Русь, и князь Урус сам ждал, когда же посол спрыгнет с коня.
– Слышишь, боярский сын? – окликнул его всё тот же родовитый ногаец. – На его ты земле, сам же сказал, на земле князя Уруса… А может, ты только говорить и умеешь? – Но Пелепелицын не смел и не желал кланяться до земли! Он представлял царя в прикаспийских степях! Напряжение нарастало. – А слухом ты не обделён, боярский сын?
Русские перешёптывались, ждали беды. Стреляли глазами ногайцы. Что-то должно было случиться! А потом князь Урус зыркнул узкими глазами-щёлочками на своего нукера, и тот метнулся к Василию Пелепелицыну; русский посол не успел оглянуться, как наброшенный аркан сковал его по рукам; рванул в сторону ногайский конь, и посол вылетел из седла и рухнул на землю. Русские ратники схватились за сабли, но тут же оказались под прицелом полусотни ногайских лучников.
