Но Василия Пелепелицына не стали катать по сухим летним степям, уматывая до смерти за дерзость, как сделали бы прежде, а так и оставили лежать в степной траве. Урус зло улыбался, глядя на униженного при всех, извивавшегося русского посла.
– Сучье отродье, – повторял, горя от гнева, Пелепелицын, – паскуда басурманская, чёрная душа! Сволочь проклятущая…
Он был унижен, оскорблён, раздавлен. Это и надо было князю Урусу. Но не только!
– Разоружить! – приказал Урус своей охране, и те бросились к русским, окружили их.
– Что делать будем, Василий Степанович? – спросили воины, готовые драться и погибнуть, коли надо.
– А что делать? – задыхаясь от злости, кивнул Пелепелицын. – Их вон – тьма! А нам ещё посольство надобно справить, пока мы на этом свете…
Русские отдали свои клинки. Их сняли с лошадей и отвели к большому походному шатру. Перед шатром пленников грубо обыскали, отняли все ценное, только кресты нательные и оставили и затолкали внутрь. Туда же бросили и посла. Вокруг поставили в два ряда охрану. Точно дикие звери в клетке оказались они.
– Что думаешь, Василий Степанович? – в душном шатре спросил один из своих.
– А что тут думать? – усмехнулся Василий Пелепелицын. – Это сейчас они думают. Вырезать нас или для потехи оставить. Нам, братцы, ждать надобно и молиться…
Несколько дней протомились посланники русского царя, ожидая своей судьбы. Кормили их как собак, забрасывая в шатер плошки с кашей. Воды давали мало. И только потом, к измученным, пришли ногайцы от князя.
– Идём, – сказал княжеский человек. – Князь Урус ждёт тебя.
В те дни, когда русские послы ждали своей судьбы в плену у князя Уруса, многотысячное войско ногайцев вышло из степей, переправилось через Волгу и набросилось на окраины Руси. Особенно пострадал город Темников, всю округу которого ограбили и пожгли. И вновь, пока сотни степняков рыскали по селениям, потянулся полон в Ногайскую Орду.
Пелепелицына, готового к унижению и расправе, привели и поставили пред очами князя Уруса. Тот сидел на подушках, на устланном коврами полу, скрестив ноги, и тянул из пиалы кумыс. Вокруг него сидели и смотрели на русича другие ногайцы. Сесть царскому послу князь не предложил.
– Поглядел я на подарки твоего царя, боярский сын, – усмехнулся Урус. – Хороши подарки, беру. Говори, чего хочет от меня ваш добрый царь? – хоть и говорил спокойно, но закипал уже князь Урус. – Хотя и сам знаю: мира он хочет! А только заслужил ли он этот мир? Сколько лет натравливает он на меня казаков, а?! Сколько лет они убивают моих воинов и воруют наших женщин и детей! Сколько лет терпим мы эту беду?!
Пелепелицын понял: не для расправы пригласили его – для разговора!
– Мой царь, князь, предлагает забыть обиды – навеки забыть, – сказал посол. – И предлагает тебе быть у него на службе супротив ливонцев. Заново станешь ты ему кровным братом после этого и верным другом.
– Знаю я, отчего ваш царь хочет мира, – повторил с усмешкой Урус. – Со всех сторон вас окружили! Точно зверя травят! А сил у вас мало осталось! Ещё неизвестно, быть вам, русским, или не быть? А то ведь раздавят…
– Может, сил у нас и менее, чем прежде, – ответил усмешкой храбрый Пелепелицын. – Но на степь хватит. Уж поверь мне…
– Что хочешь сказать мне этим, русич? – нахмурился князь Урус, лицо его исказилось от гнева. – Вызов бросаешь?
– Говорю как есть, князь. – Посол шёл напролом. – Ты прав: может, самому царю и не до Сарайчика нынче. И других дел и забот у него – прорва. Но открою тебе секрет, потому как терять мне более нечего, кроме жизни. Только своим царским словом царь наш батюшка удерживает казаков и волжских, и донских, и яицких от похода на Сарайчик. – Пелепелицын твёрдо встретил гневный взгляд Уруса. – Не от себя я говорю, князь! От лица государя своего. И не лукавлю! Он мне так повелел сказать. Передай, говорит, с подарками князю Ногайской Орды Урусу, что еле сдерживаю казаков всех окраин от похода в каспийские степи. Уже давно казаки точат сабли на ногаев, вновь, как и два года назад, хотят пройтись огнём и мечом по ногайским улусам и вновь сжечь столицу вашу.
– Врёшь! – воскликнул Урус и швырнул в сторону пиалу. – Врёшь, московит!
– Не вру, князь! Вот тебе истинный крест, что не вру, – широко перекрестился Пелепелицын. – Правду говорю! Скажи князю, сказал мне царь, мочи больше нет удерживать казаков от большой войны. Многие тысячи готовы выдвинуться с русских рек. И сговорились они уже. Москвы только и опасаются, не хотят ссориться с царём казаки. А ты сам знаешь: буйны у них головушки, остры сабли и пики, горяч свинец! Ни своей жизни, ни чужой не жалеют. Дикие они и сердцем, и душой. И ой как степь не любят! – Посол даже головой покачал. – И мести хотят за Русскую землю поруганную! Не мои это слова, – глядя в искажённое от гнева лицо ногайского степного владыки, смело говорил Василий Пелепелицын, – не мои, князь. Иоанна Васильевича! Убьёшь меня – в лицо царю плюнешь. И хоть и ослаб он маленько от врагов наших, которые повсюду роятся, так что с того? Они всегда роятся, а Русь-то стоит и границы свои раздвигает. Нынче – худо, завтра – с горой блюдо! Так говорит наша пословица. Тебе решать, князь, как быть. Не буди лихо, пока тихо, говорим мы. Не иди против царя всея Руси. Издали гора мала кажется, а подойдёшь – полнеба закроет. К мудрости твоей взываю, князь…
Договорил Пелепелицын и стал ждать своей судьбы и своих товарищей. И правильно. Князь Урус, зло глядя на посла, сейчас решал: жить им или не жить. Да только одно дело – жечь и грабить окраины Русского государства, и совсем другое – зарезать царского посла в княжеской ставке. Это и впрямь – обида смертельная. Лютая. Вечная. Ногайская Орда – не Золотая былых лет, где легко решали судьбы всех русских князей. Кому – ярлык на княжение, а кому – смерть и позор. Теперь всё иначе. Да к тому же боялись ногайцы казаков – этих матёрых зверюг. Выскакивали, точно из-под земли, и брали всё, что хотели. Добро, женщин, детей! Степняков мужчин под нож. И растворялись по рекам да в море, куда ни один степняк ни за какое золото мира и не сунулся бы. И страшны были казаки в битве: никто не мог сравниться с ними. А если и впрямь все придут сюда: и волжские, и донские, и яицкие? На этот раз пощады никому не будет! Только отвернись! Не то что могилы разворошат, как в прошлый раз, – стены Сарайчика сроют под корень!
И Урус решил: хватит войны! Пора заключать мир с Москвой. Пора отзывать своих разохотившихся до грабежа мурз. Что взяли, то взяли. На этом пора и закончить.
– Я согласен помириться с твоим царём, – сказал Урус. – Но только на том условии, что казаки близко не подойдут к моим владениям. Только так. Коли обманут, то я буду считать, что сам царь нарушил наш договор.
– Идёт, князь, – с величайшим облегчением кивнул Пелепелицын.
Он уже понял, что смертушка рано показала зубы, что ещё не срок ему помирать.
– Дам тебе посла и три сотни моих людей, – сказал Урус, – чтобы ты границу нашу мог пройти. А то, говорят, нынче там неспокойно. Там, слышал я, кое-кто из моих мурз, особенно претерпевший от Москвы и казаков, порядки свои наводит. Вот от них-то и хочу тебя уберечь, Василий Пелепелицын. С почётом поедешь, сын боярский! И не таи обиду, что с коня тебя силком снял. Всё, что тебе и твоим людям принадлежало, я верну. Я казакам простить не могу их налётов. Сжёг бы их всех на одном костре! Живьём бы в котле сварил, шайтанов!
