Кош-Яик означал «двойной Яик». Для казаков он был редкой природной крепостью. Во-первых, ногайцы никогда не были мастерами плавать по рекам, а во-вторых, остров и впрямь был отчасти горбат и походил на спину дракона, вынырнувшего из речки. На самом верху, за частоколом, и расположился казачий лагерь. Попробуй атакуй! Внизу, в небольшой пологой бухте, стояли Барбошины струги.
– Э-ге-гей! – уже на подходе к острову, вглядываясь в лица казаков, завопил Тимоха Болтун. – Встречай дорогих гостей! Да не дробью встречай! Вином да брагой! Нечай, Шацкой! – вопил он, сорвав шапку и размахивая ею. – Янбулат, косой глаз! Якунька, Павлов, щучий сын! Никита Ус! Первуша, Зезя! Иван Дуда! Всех вижу, всех!
Сам Матвей Мещеряк стоял на носу головного струга. Уперев руки в боки, он улыбался и оглядывал зелёный остров, на берег которого уже вывалило не менее сотни казаков. Едва люди Барбоши распознали, кто плывёт к ним, сами сорвали шапки и заревели такими голосами, что птицы рванули из деревьев в синее небо над Яиком.
Когда головной струг вошёл носом в песок, когда казаки на берегу вцепились в него и подтащили к себе, к гостям вышел и сам атаман-бородач – Богдан Барбоша. С голым торсом, в шароварах, с широким персидским поясом и при сабле.
Матвей Мещеряк и Богдан Барбоша встретились взглядами. Мещеряк спрыгнул на берег. Атаманы крепко обнялись. Поцеловались троекратно. И ещё раз обнялись. И только потом, поглядев товарищу в глаза, Барбоша сказал:
– Всё о вас знаю. И о Ермаке, и о Ваньке Кольце, всё! И о Богдане Брязге знаю, и о других. Дружки ваши по сибирским дорогам, кто раньше добрался, всё рассказали. Поверить не мог! Плакал даже…
– Нет больше нашей четвёрки, – кивнул Матвей. – И никогда уже не будет.
Казаки Барбоши казаков Матвея тоже встречали объятиями.
– Напоишь? Накормишь? – спросил Мещеряк. – Изголодались мы, как сукины дети, за эти дни – гребли-то без устали!
– Все моё – твоё! Всё наше – ваше. Идём в мой шатёр! – он хлопнул товарища по плечу. – Идем, Матюша!
И они двинулись в горку, к лесочку, который укрывал горбатый остров, и лагерю за частоколом. Матвей кивнул:
– Ну, друг мой, коли ты всё обо мне знаешь, то я о тебе и твоих делах ничего не знаю. Рассказывай, как тебя с твоей поляны погнали, как ты здесь оказался!
– Да никто меня не гнал – сам ушёл! – усмехнулся Богдан.
– Вот сейчас и расскажешь. А потом и я тебе расскажу, как Ермака потерял…
Они подошли к шатрам атамана. В одном атаман собирал своих разбойников-полководцев, в другом отдыхал от забот, когда хотел остаться один, в третьем… Матвей кивнул на яркий и пёстрый шатер, расшитый павлинами и цветами:
– Тебя всё Роксана тешит… или?..
Он не договорил: полог отвела женская рука, и вышла хозяйка разбойного лагеря в пёстром подпоясанном халате.
– А ты ещё кого-то хотел увидеть, Матвей? – ответила вопросом наложница и жена атамана.
Барбоша усмехнулся в густую чёрную бороду и усы:
– Мне другой не надо.
За эти несколько лет Роксана чуть округлилась в бёдрах и груди и стала ещё привлекательнее. Диковатый блеск ушёл из её чёрных глаз. Она смотрела так, как смотрят только ведуньи: пронзительно, глубоко, страстно…
– Доброго тебе здравия, хозяюшка, – низко поклонился гость. – По-прежнему хороша!
– Такой Бог меня слепил, – откликнулась женщина.
– Или дьявол, – в глаза ей рассмеялся Мещеряк.
Улыбнулся и Барбоша. Все знали, что атаманы недолюбливали Роксану. Она умела так сказать и так сделать, что даже такой весёлый душегуб, как Богдан, ни пред кем головы не склонявший, таял в её руках. Это была страсть! А страсть – опасная хворь! И не лечится ничем. Разве что смертью, и то не всегда…
– Без тебя мы жили спокойно, Матвей, – мягко подбоченившись, сказала Роксана. – Не беду ли там нам привёз из дальнего далека? С другого-то конца света? С лютых холодов?
– Да что ж вы все каркаете-то! – возмутился Матвей. – Скажи спасибо, что ты баба друга моего!
– А вот мы и увидим теперь, – сказала Роксана. – Уберегла я от беды Богдашу, – она с вызовом кивнула гостю. – Не пустила с вами на смерть верную. Где теперь Ваня Кольцо, задира превеликий? А Ермак где? – она точно вызов бросала Матвею. – Посмотрим, как оно теперь будет…
И скрылась за пологом своего шатра. Матвей даже зубами заскрипел ей вослед:
– Ведьма она у тебя!
За вином и доброй едой они говорили уже не один час. Богдан рассказал, что снялся с Царской поляны вскоре после того, как застучали топоры на берегу Самары. Сотни топоров! Ему предлагали и дружбу, и службу – княжескую, и государеву даже. Ведь такое войско, как у него, Богдана, в две с половиной сотни, пригодилось бы московитам на чужом волжском берегу! Да только ушёл он прежде, чем встала крепость. Сказал: «Не мой это край более – чужой!» – и ушёл на Яик. И решил обживать их казацкий остров, так долго дававший им приют в разные годы. А ещё рассказал он о том, что ногайцы уже прознали про новый лагерь казаков, и только вечная междоусобица среди ногайских мурз не даёт им собраться и дойти до Кош-Яика. Они, казаки-разбойники, только на короткие вылазки теперь и способны, а вот далеко от стана уйти не могут – опасаются вернуться на пепелище. Хорошо ещё, давняя игра с русским царём отвлекает ногайцев. И новая крепость на Самаре кстати! Мозолит ногайцам глаза, бередит степную кровь! Сожгли бы они её, коли бы силы на то имели! Но казачий стан в самом сердце Ногайской Орды подманит ещё степняков! И рано или поздно ногайцы окажутся у разбойничьего острова, и тогда им, казакам, придётся несладко. И коли ногайцы рассвирепеют, даже частокол вряд ли спасёт казаков!
– Вот об этом я хочу поговорить, – сказал Матвей. – Когда я проплывал мимо Самары, то удивился этой крепости! Сильная! – атаман сжал кулак. – Строгая! Был бы таким Кашлык в Сибири и запрись в нём татары Кучума, не взяли бы мы его! Ни в жисть бы не взяли той горсткой! А вот Пелым был именно таким – и мы ушли из-под него. Мало нас было для взятия!
– Что же ты предлагаешь, Матвей?
– Нам здесь надобно свой острог построить…
– Крепость? – нахмурился Барбоша.
– Да, – кивнул Матвей. – Стены, бойницы, башенки. Любой казак – плотник что надо! Да хоть меня взять! Я и кораблестроитель, и дом поставлю, коли захочу! Вот мы свою крепость и поставим. Лес у тебя над головой хороший, – кивнул он на купол шатра. – Мы его с краёв острова срубим – и сюда. И сам островок откроется, будет как на ладони, коли враг пожалует, и сами в остроге будем сидеть. Вместо рва у нас – Кош-Яик. Песка и земли – вдоволь! Валы насыплем! Я на крепости ещё у поляков и литовцев насмотрелся, и в Сибири мы топорами наработались. Всё разумею! И рук свободных – три сотни! А ведь дождутся ногайцы зимы – и что? Пролетят речку и перед самым частоколом окажутся! И лето сейчас – самое время топорами стучать! Через два месяца крепость стоять будет, а то и раньше! У наших товарищей-запорожцев – Сечь Запорожская! У донцев – Раздоры! А у нас – городок Яицкий будет! Что скажешь? Врастём в землю, да таким корнем, чтобы нас ни одной мотыгой не выкорчевали! Ну?..
