Вскоре после этого мы галопом неслись по дороге к Лондону. Не останавливаясь там, проехали дальше, в Гринвич. Все мы были довольно молчаливы, и только Мэри один раз во всю дорогу тихо проронила:
– Я никогда не выйду за французского короля, никогда!
В это время король Генрих находился в Лондоне, так как хотел принудить город выплатить в виде приданого леди Мэри сумму в пятьсот тысяч крон, и в Гринвиче почти никого не было.
Прибыв туда, девушки отправились в апартаменты принцессы, а я – в нашу общую комнату, где нашел Брендона за чтением. Я собирался предупредить его о визите, но при взгляде на него вся моя решимость пропала, и я промолчал.
Глава XII. Прощение
Прошло немного времени, затем в дверь постучали, и в комнату вошли Мэри и Джейн. Брендон заметил их появление уже у самой двери, но не показал вида и даже не поднял головы от книги. Уже темнело; только у окна, где сидел Чарльз, было еще довольно светло. Мэри поколебалась одно мгновение, затем подошла к Брендону и сказала:
– Мастер Брендон, я пришла не затем, чтобы оправдываться – для меня нет оправданий! – а для того, чтобы рассказать вам все, как было!
Брендон встал, отметил ногтем место в книге, на котором остановился, и сказал:
– Ваше высочество бесконечно добры и оказываете мне величайшую честь, но так как наши пути слишком расходятся, то, по моему мнению, было бы лучше, если бы вы воздержались от этого неразумного посещения. Столь высокая особа не может обращаться с речью к такому субъекту, как я, с величайшим трудом избежавшему виселицы.
– Не говорите так, дайте мне рассказать вам все! Я хорошо знаю, что вам было слишком больно думать обо мне так дурно после… после… Ну да вы знаете, что произошло между нами!
– Да, после того, что произошло между нами, это было особенно трудно перенести, – ответил Брендон. – Если вы способны дарить поцелуи… – при этих словах Мэри вся зарделась, – человеку, который вам совершенно безразличен, настолько безразличен, что вы готовы дать ему умереть, как собаке, тогда как одно-единственное ваше слово могло спасти ему жизнь, на каком основании может он думать, что только он один и пользовался этими лестными знаками вашего расположения?
Мэри очень быстро воспользовалась тем, что Брендон был явно несправедлив к ней.
– Вы знаете, что это неправда, и поступаете нечестно по отношению не только ко мне, но и к самому себе, потому что сами отлично знаете, что никакой другой мужчина не может похвастать хотя бы ничтожнейшим знаком моего расположения. Легкомыслие не принадлежит к числу моих недостатков. Да ведь и вовсе не это выводит вас из себя, потому что вы сами уверены во мне… да, боюсь, что слишком уверены! Быть может, это как раз и унижает меня в ваших глазах. Очевидно, вы не очень-то высоко цените то, что я могу дать вам, так как с того момента вы тщательно избегали моей близости. Не говорите мне, что это происходило из-за осторожности и доводов разума! Если бы тоска говорила в вас так же мощно, как во мне, то никакой разум в мире не мог бы удержать вас вдали от меня! – Мэри печально поникла головой и замолчала. Затем она твердо продолжала: – Никакой мужчина не имеет права говорить так с женщиной, от которой он получил доказательства ее симпатии. Можете ли вы оценить, что должна была я испытать при том первом своем поцелуе? Если бы я могла распоряжаться всеми коронами мира, я отдала бы их вам тогда. Этот драгоценный дар – поцелуй – я дала вам добровольно, с радостным сердцем, а вы придаете ему так мало ценности? Неужели вы хотите унизить меня в своем сердце вследствие того самого поступка, которым я так гордилась?
Мэри с ожиданием посмотрела на него. Брендон не разжимал плотно стиснутых губ и упрямо смотрел в книгу. Красота Мэри, никогда еще не сиявшая таким ослепительным светом, как в этот миг самоотречения и самоунижения, и теперь одерживала свою победу. Делай ошибки, но будь красив, и ты получишь прощение! Женщина, подобная Мэри, благодаря своему лицу может заслужить прощение всем своим грехам!
В первый раз я начинал понимать удивительную силу этой девушки, и теперь уже не удивлялся, что она умела водить за нос даже короля, этого властнейшего, непреклоннейшего человека в мире. Она придавала совершенно особое, непередаваемое выражение произносимым словам, да и с чисто женской тактикой ухитрилась превратить Брендона в виноватого лишь потому, что он отчасти был не прав.
Теперь Мэри принялась рассказывать ему, как все это произошло, но Брендон продолжал пребывать в упрямом молчании, делая вид, будто лишь вежливо ожидает, когда она уйдет.
В течение некоторого времени принцесса ожидала возражений и замечаний Брендона. Когда же убедилась, что их не последует, ее глаза наполнились слезами, и она разразилась страстной речью:
– Удостойте меня по крайней мере признанием, что вы доверяете моему рассказу! Я всегда верила в вас и теперь прошу вашего доверия. Я не солгала бы перед вами даже тенью мысли, я не сделала бы этого даже ради вашей любви и прощения, как ни дорожу вами. Я хотела бы быть уверенной, что вы доверяете моей правдивости. Вы видите, я откровенно признаюсь, как дорожу вашей любовью. И если то, что я делаю теперь, – позор для меня, а то, что я сделала, было преступно, то все, что я делала и делаю, было навеяно велениями сердца. Ваши слова значат гораздо больше, чем даже вы можете себе представить. Не питай я полного доверия к вашей любви, меня не было бы здесь. Было бы слишком жестоко с вашей стороны затаптывать в грязь чистейшие и лучшие чувства женщины. Мы гордимся способностью отдаваться без остатка, – это наше священнейшее право дарить богатый клад нашего сердца тому, кого мы любим!
Как плавно текли слова с ее уст! Ну, уж это должно было тронуть Брендона. Наверное, он и сам почувствовал, что искусственная стена его негодования до крайности нужна ему, потому что иначе его крепость быстро пала бы!
Теперь заговорил и он:
– Вы поступили удивительно разумно, обратившись за советом и помощью к герцогу Бэкингемскому, и дело станет еще интереснее, если я скажу вам, что ведь именно герцог и напал тогда на вас! Я не выпускал его из вида все время, пока он преследовал вас от Бридуэльских ворот, и сразу узнал его, когда в бою с него упала маска. Все ваши шаги были удивительно разумны, как я посмотрю!
– О, Боже, могла ли я подозревать это! Ну, герцог поплатится своей головой за такую выходку! Но ведь, обращаясь к нему за помощью, я чувствовала себя просто бедной, сбитой с толку девчонкой… я так боялась… ваши раны… Поверьте, я больше страдала от них, чем вы. А потом этот ужасный брак! Словно жалкая рабыня, должна я быть продана этому старому чудовищу. Никакой мужчина не может представить себе ужас женщины, для которой красота становится ее проклятием и низводит ее до степени простого товара, продаваемого на рынке. Но ведь мои чувства были еще ужаснее… – Мэри с трудом подавила приступ слез. – Я как-нибудь свыклась бы с мыслью об этом ужасном браке, другие принцессы нередко испытывали такую судьбу, но… после того дня, когда вы… Ах, словно искра пробежала во мне от вашего прикосновения, и эта искра, попав мне в сердце, вызвала там такой пожар… – Тут уже слезы неудержимым потоком хлынули из глаз принцессы; она распростерла руки к Брендону и, глубоко вздыхая, продолжала: – Я хотела вас, только вас, в супруги и не могла освоиться с мучительной мыслью, что должна буду потерять вас и принадлежать другому. Я не могла уже отказаться от вас, после того как… было поздно, слишком поздно, мы зашли слишком далеко! – Брендон кинулся к Мэри и хотел прижать ее к своему сердцу, но она отстранила его и сказала: – Теперь вы знаете, что я не оставила бы вас в том ужасном месте, если бы знала об этом. Нет, я не сделала бы этого даже в том случае, если бы ваша свобода стоила мне жизни!
