– Если придется, то я прибегну, конечно, и к силе, – ответил он спокойно, не опуская перед нею глаз.
Он отвернулся и замолчал. Антоний стоял рядом с Френсисом. Все четверо стояли тихо и неподвижно, и наконец Анна спросила:
– Чего, собственно, мы ждем?
– Мы ждем моих людей, они должны подъехать сюда с экипажем, в котором вы и поедете.
Она с удивлением посмотрела на него, но ничего не ответила.
Наконец вдали послышался топот копыт и тяжелый стук колес огромной колымаги. Гель взял лошадь Анны за повод и выехал вместе с ней на дорогу как раз в ту минуту, когда на повороте показался экипаж, запряженный лошадьми разбойников, мирно шествовавших рядом с ним. Последние не без некоторого, конечно, любопытства внимательно осмотрели Анну. Гель приказал им остановиться, слез сам с лошади и подвел лошадь Анны к дверцам экипажа.
Колымага эта была из самых первобытных, так как экипажи вошли в употребление только за тридцать пять лет перед началом нашего рассказа. Она была без рессор, с огромными тяжелыми колесами и огромной крышкой, которая спускалась, как навес, над единственным отверстием, имевшимся в ней сбоку. Человека, сидевшего в ней, не было ни малейшей возможности увидеть. И если бы ему вздумалось кричать, то крики его были бы совершенно заглушены стуком колес и скрипом всей огромной, неудобной колымаги.
– Пожалуйста, сударыня, – проговорил Гель очень почтительно, – соблаговолите переменить вашу хромую лошадь на этот экипаж, будьте добры пересесть в него. – И он протянул руку, чтобы помочь ей сойти с лошади.
– И не думаю даже, – резко ответила ему Анна, к большому удивлению Румнея и его людей, не спускавших с нее глаз.
Зная прекрасно, что тяжелый экипаж страшно замедлит движение и этим значительно сократит расстояние между ним и преследователями, Гель решил не терять больше ни минуты: он осторожно высвободил ногу Анны из стремени и обхватил ее за талию, а затем, легко приподняв и высвободив из ее рук повода, он осторожно снял ее с лошади. Она больше не выказывала ни малейшего сопротивления, и ей в голову не пришло царапать или бить того, кто овладел ею, для этого она была слишком горда, но если бы Гель вовремя не отнял от нее кинжала, она не задумалась бы нанести ему удар, чтобы только высвободиться из его рук. Но зато теперь ему предстояла более трудная задача. Он положительно не знал, как посадить ее в экипаж, так как она лежала, неподвижно вытянувшись, у него на руках, и он не мог силой усадить ее в отверстие, служившее одновременно и дверью и окном в экипаже. Он велел подать себе скамеечку, стоявшую внутри колымаги, и поставил ее перед экипажем, затем на нее поставил Анну. Но так как она продолжала стоять неподвижно, твердо решившись не помогать ему ни единым движением, и к тому же он заметил на лицах окружавших его людей насмешливые улыбки, он наконец вышел из себя и, не заботясь больше о ее чувствах, быстро обнял ее за талию, повернул и буквально втиснул ее в экипаж, а затем велел поместить туда таким же образом и Френсиса, что и было исполнено.
Его собственную лошадь подвели ему также к самому экипажу; он сел на нее с твердым намерением все время ехать рядом с колымагой. Антонию он велел ехать вслед за собою, а Кит Боттль должен был ехать впереди каравана. Румнею он предоставил ехать где тому будет угодно и был в полной уверенности, что он, конечно, не преминет поехать со своим старым приятелем, но в этом он ошибся: Румней предпочел почему-то ехать за экипажем… Это обстоятельство удивило и несколько обеспокоило Геля. Его беспокойство еще больше усилилось, когда к нему вдруг подъехал Антоний и прошептал:
– Вы заметили, как этот разбойник взглянул на даму? Его взгляд мне очень не понравился.
– Мне тоже, – тихо ответил Гель и глубоко задумался.
Глава XIV. Как паж ходил во сне
Гель Мерриот потерял почти целых два часа в связи с инцидентом в Клоуне, и затем еще очень много времени ушло на то, чтобы запрячь лошадей в экипаж и довезти его до того места, где пришлось усаживать Анну, так что, когда наконец они тронулись дальше в путь, было уже два часа пополудни.
Гель, продолжая ехать рядом с колымагой, все время думал о Барнете и рассчитывал в уме, как близко от него он должен находиться в настоящее время. Нельзя было сомневаться в том, что расстояние между ними должно было теперь все время уменьшаться, так как, несмотря на то что лошади Барнета и его людей должны были уже сильно утомиться, они все же продвигались, наверное, гораздо скорее, чем тяжелый рыдван, запряженный тоже не совсем свежими лошадьми. Кроме того, Барнету раньше приходилось останавливаться, по всей вероятности, очень часто, чтобы наводить справки о тех, кого он преследовал, теперь же общество, в котором путешествовал Гель, было настолько велико и так привлекало общее внимание, что не было никакого труда проследить направление, в котором оно двигалось.
Гель рассчитывал только на то обстоятельство, что Барнет, узнав о силах противника, наверное, остановится, чтобы дать отдых своим людям и лошадям, а затем займется приисканием себе надежного эскорта из местных крестьян, чтобы сразиться затем со своим противником.
Стараясь ободрить себя радужными надеждами, хотя и не забывая о предстоящей опасности, Гель все время ехал рядом с экипажем; в особенно грязных местах, где колеса уходили в грязь по ступицу, он приказывал всем слезать с лошадей и помогать тащить рыдван, чем, конечно, большинство разбойников, не привыкших к подобной работе, оставались очень недовольны, и только повелительный взгляд Румнея сдерживал их негодование; он же, в свою очередь, повиновался Гелю, так как тот умел своим вежливым и предупредительным тоном действовать на его самолюбие и таким образом подчинять его себе. Так они ехали долго и медленно, пока наконец Гель не решил остановиться ненадолго около одной таверны, чтобы подкрепить лошадей водой, а людей пивом. Сам он оставался неподвижно у экипажа на тот случай, если бы Анна вздумала вдруг позвать себе неожиданно на помощь.
Но Анна и ее паж, проведшие бессонную ночь, теперь так устали, что сидели молча, не помышляя ни о каком сопротивлении. Они сидели, или, вернее, полулежали, в своем экипаже, не обращая внимания на то, что происходило вокруг них, но, когда Гель велел подать им в окно пищу, заказанную в небольшой встречной таверне, они не отказались от нее и, все так же молча, съели все, что им было подано. Дверцы экипажа оставались все время открытыми, и только когда проезжали сравнительно большой город Ротерхэм, Гель счел необходимым закрыть их наглухо.
Так ехали они долго, до самой ночи, и, когда совершенно стемнело, остановились у маленькой гостиницы в шести милях к северу от Ротерхэма. Хозяин этой гостиницы принял их сначала очень неласково и даже собирался отказать им в ночлеге, но, когда он увидел Румнея, лицо его сразу прояснилось, и он стал очень радушен и предупредителен; по-видимому, он состоял в большой дружбе с атаманом этой разбойничьей шайки и, вероятно, нередко делил с ним барыши. С большою готовностью он исполнил все требования Геля, накормил всех людей, отвел им для ночлега несколько небольших хозяйственных пристроек и зажег везде на дворе костры, чтобы они могли греться около них. Гель приказал отвезти рыдван во двор, велел вложить в него матрац и покрывала, сообщил Анне, что ей придется переночевать в нем, а Френсису приказал принести себе соломы и расположиться на ней недалеко от того места, где он сам решил провести ночь, то есть у дверей экипажа, где спала Анна. Антоний, получивший свежую лошадь, должен был, как всегда, выехать на большую дорогу, чтобы караулить, не едет ли Барнет. Боттль, дежуривший в предыдущую ночь, должен был спать в сарае, куда отправился также и Румней. Устроив всех, Гель отдал строгий приказ собираться всем вместе по первому его знаку в случае тревоги и поэтому спать всем не раздеваясь.
