– Едва ли, – вздохнул мирза, представляя себе полный всяческих ритуальных формальностей поход на женскую половину дворца. – Биби-ханым в это время спит так, что даже если ей в ухо протрубить из карная
[4], она даже не поморщится.
– Иди! – сердито повторил приказание эмир, но когда мирза Искендер отворил дверь и собирался выйти из спальни, он окликнул его: – Впрочем, ты прав. Не надо. Она и впрямь будет не рада моему зову. Останься.
– Если кто и не спит по ночам в эндеруне, так это маленькая Зумрад, – сказал мирза. – Я могу привести ее.
– Вот еще! – отмахнулся Тамерлан. – Я вообще жалею, что взял ее в жены. Днем она как сонная муха, а ночи напролет плачет горючими слезами. Только и не хватало мне сейчас видеть ее зареванную мордашку.
Он улыбнулся. Он улыбался в редких случаях. Например, когда речь заходила о молоденьких девушках или хороших лошадках, и тогда лицо его ненадолго озаряла улыбка, способная немного ослабить ненависть мирзы Искендера к своему повелителю. Но еще улыбку этого чудовища неизменно вызывали построенные по его приказу башни из человеческих черепов, вид свежеснятой человеческой кожи и в особенности почему-то отрубленные половые органы.
Улыбка исчезла.
– Что-то я опять разгулялся. Вижу, не уснуть теперь. Раскладывай свои бумаги и перья, я хочу говорить о вечном и вещем.
Искендер послушно занялся приготовлениями к записыванию, он аккуратно разложил листы бумаги, откупорил склянки с чернилами, распахнул ларец, содержащий перья, калямы
[5] и ножички различной величины в зависимости от предназначения. Бумага была превосходная, китайская, по краям изрисованная узорами, зеленью и цветами. Рядом он положил простую – для чернового варианта. Наконец, когда все было готово, Тамерлан кашлянул и, выпив еще глоток айрана, начал диктовать.
Глава 2. Тамерлан-Намэ
– В прошлый раз мы, кажется, остановились на том, как я усмирял Кара-Юсуфа? – спросил Тамерлан.
– Осмелюсь возразить, – сказал мирза Искендер, – что мы продвинулись гораздо дальше и закончили тем, что вы одержали полную победу над Баязетом.
– Разве? Ну-ка, прочти последние строки.
– «Я отрядил различные части моей армии, одну – в поход на Румское царство, другие – охранять посты, воду и провиант. Сам я двинулся по дороге в Анкуриах
[6], а Баязет во главе ста тысяч воинов, наполовину всадников, наполовину пеших, вышел мне навстречу. Завязалось сражение, и я его выиграл. Баязет был побежден, взят в плен и приведен ко мне. Наконец после семилетней войны я возвратился победителем в Самарканд». Именно здесь мы в прошлый раз остановились. Вероятно, дальше последует рассказ о заключении мира с царем Грузии?
Тамерлан задумался и долго ничего не отвечал. Наконец лицо его разгладилось, как бывало всякий раз, когда он принимал какое-либо определенное решение, и он произнес:
– Возьми чистые листы. Описание моих военных подвигов мы продолжим в Китае. А теперь я хочу, чтобы ты начал записывать нечто иное. Я буду говорить, а ты слушай и, как обычно, придумывай, что можно оставить и как это превратить в красивое описание. В конце концов, видать, и мне придется когда-нибудь умереть. Да-да, не смотри на меня так удивленно. До недавних пор мне все казалось, вот явится тень Пророка и скажет: «О великий покоритель Вселенной! Аллах распорядился так, чтобы тебе жить вечно и не знать смерти, дабы ты мог и впредь завоевывать страны и держать их в покорности, строить мечети и ниспровергать идолов». Но сны… Сны не дают мне покоя все последнее время. Они предвещают нечто недоброе, и я теперь даже боюсь начинать задуманный великий поход на Китай. Вот ты погляди, как получается, – раньше я никогда не задумывался, время или не время начинать поход. Садился себе на коня и – вперед, только копыта сверкают. И ни одна сволочь не могла мне встать поперек дороги. Я сам был себе и Аллах и господин, и лишь моя воля управляла всем. А вся эта свора прорицателей и звездоглядов, дабы оправдать свое дармоедство, начинала выдумывать, будто это не так. Мол, звезды располагались удачно и благоприятствовали мне. Чушь! Плевать мне было на звезды. Самая яркая из них горела в моей башке, а самая горячая – в груди. Хотя, надо сказать, я давно заметил одну свою особенность. Сны. Я их иногда вижу такие, какие никому и не снились. Пчелу им в задницу, но мои сны всегда возбуждали меня на подвиги лучше всякой хорзы
[7]. Бывало, приснится что-нибудь этакое, голова закружится, проснешься – так и тянет сесть на коня и мчаться покорять людишек. И какая только причудливая пакость не приснится, иной раз вспомнишь – диву даешься.
Тамерлан увлекся и продолжал свои словоизвержения. Мирза Искендер глубоко вздохнул и начал записывать: «При начале всякого дела я неизменно вверял себя воле Аллаха и не интересовался, соответствует ли данный момент началу задуманного мною дела. Однако звездочеты всякий раз обнаруживали, что любое свое дело я начинал именно в соответствии с благоприятным расположением звезд на небе. Кроме того, примечательно, что исход каждого задуманного мною дела бывал мне заранее известен, поскольку сны безошибочно предрекали мне грядущее».
– Я гляжу, ты уже начал писать? – прервался эмир. – Прочти-ка, что у тебя там получилось?
Мирза послушно исполнил приказ и медленно прочел написанное.
– Очень неплохо, – похвалил Тамерлан.
– Четыре раза встречается слово «дело», – почесал затылок тупым концом каляма Искендер. – Когда буду переписывать начисто, исправлю.
– А я и не заметил, – сказал Тамерлан. – Ты это, внимательнее записывай, да покрасивее! Но вообще-то как пишешь ты, мне нравится больше, чем все эти непролазные и велеречивые красивости Гайасаддина
[8]. Иногда мне кажется, что этот Гайасаддин – попросту дурак, хотя я и благосклонен к нему за то, что он придумал для меня титул «прибежище вселенной».
– Гайасаддин Али – великий сочинитель, – вежливо отозвался об авторе индийского дневника мирза Искендер. – Мало кто сравнится с ним в красочности описаний, и да хранит его Аллах! Но, признаться честно, меня воротит, когда я читаю у него фразы типа: «Он препоясался мечом негодования и, вскочив на коня гнева, воспылал пламенем возмездия, а потом поехал по тропе казни и стал насыщать муравья своей сабли зернами сердец неверных, обогащая острие меча жемчужной стали жемчугом душ врагов своих».
– Пфу-у-у-у! – искривив лицо, выдохнул Тамерлан, изображая отвращение. – Неужто у него есть такие фразы?
