И решено было не ходить в степь искать Тохтамыша-предателя, а идти на его сторонников-узбеков. Тотчас Тамерлан повел тумены свои на Хорезм, где в городе Ургенче сидели владыки Иликмыш-Оглан и Сулейман-Софий, поддержавшие Тохтамыш-хана. Придя к Ургенчу, узнали, что оба с войсками и имуществом бежали за Сайхун-реку к Тохтамышу. Мираншах, сын Тамерлана, послан был вдогонку с пятью темниками-эмирами, догнал Иликмыша-Оглана и Сулеймана-София, побил, разметал их войско, взял имущество и вернулся к Ургенчу. Видя такой успех, Тамерлан взял град Ургенч приступом и потешился тут кровавою резней. Большую часть жителей обезглавил, из голов, по обычаю своему, воздвиг ужасающую башню, а коих не лишил жизни, тех забрал с собою в Самарканд для исполнения всякой пользы. Дома в Ургенче развалил до основы и приказал засеять место ячменем. Токмо спустя несколько лет он дозволил потом жителям Хорезма вернуться и снова заселить Ургенч-град, а для наблюдения за ними поставил две крепостицы – Хиву и Кент.
Насытясь кровию, но продолжая алкать мести, великий злодей двинул тумены свои в земли восточные и полуночные от Хорезма, за Сайхун-речку, в степи кыпчакские да кайсацкие, и вольно там гулевал-буйствовал, во многих битвах побивал есаулов – наперсников Тохтамыш-хана и гнал их инда к самому берегу Яик-реки, до степей башкирских. А кого только не было в войске Тохтамышевом – и черкесы, и болгары, и московиты, и греки, и кыпчаки, и кайсаки, и башкиры, и крымчаки, и половцы с Азак-моря, и кафские фрязи
[69]. Но за барыш служили хану, за прибыток; наймиты, а не честные кмети
[70]. Потому – и треснула их рать по всем швам и рассыпалась, яко ветошь. А Тамерлан, невредимый и довольный, вернулся в свой стольный Самарканд.
Но, придя в град свой, не мог долгое время оставаться он в мире и спокойствии, всюду мнилась и мерещилась ему измена, а где измены не было, туда посылал он зачинщиков, чтобы они народ нарочно против него возбуждали. Так хитроумно и коварно сплел он заговор против властителя Герата из рода Куртов и, придя в Герат, вошел в город и всех жителей его перебил. А двинувшись дальше, дошел до Сеистанской земли, где есть город Зеренч, и, собрав народ сеистанский, объявил им свою волю. Желал он, чтобы они нашли ему тех, кто его в битве стрелами покалечил. А тому уж больше двадцати лет минуло. И покуда не выдадут ему тех людей, обещал он каждый день по сто человек казнить лютой смертью – связанными класть, будто они кирпичи, и поливать сырой известью, быстро сохнущей на солнце. Так задумал он испытать меру упрямства жителей сеистанских – с каждым днем башня росла, из замученных людей сложенная, и чем выше бы она получилась, тем сильнее упрямство жителей земли той. Но не удалось Тамерлану высокую башню из людей построить, на четвертый день явились к нему двое и говорят: «Моя стрела, царь, твою руку искалечила в той битве», «Моя стрела, государь, твою ногу перешибла двадцать лет назад». – «Добро, – отвечал Тамерлан. – Вижу я, что вы люди смелые и не боитесь понести кару, чтобы народ ваш не сокращался». И приказал первому отсечь обе руки, а второму обе ноги. С тем и покинул он Сеистан, а башню разрешил разобрать, дабы мертвецов, из коих она была составлена, предать погребению.
И снова Аллах решил наказать злодея и душегуба, на сей раз отняв рассудок у его сына, Мираншаха. Сей Мираншах нравом был премного на отца своего похож, и с некоторых пор стал с отцом соревноваться в злодействе и вероломстве. Пьянское веселие прельщало его своею коварною лестию, и оттого начал он понемногу повреждаться в уме своем.
Был пир. Дастархан по-ихнему. И в городе Смаракане, где столица Тамер… Пили вино. Вина много. Этого вина… А у них, когда царь заставляет, все пьют, кто и не пьет никогда. Боже, Иисусе Христе, Пресвятая Богородица! А если кто не пьет, тому слуги в глотку заливают полными чашами. Того у них не считается веселья, коли не падают мордами вниз. И все, аки псы, валятся, и того хуже разврат бывает. Мерзость. Видал я бражников, ан не таковских. Кусками мяса ли, костей ли швыряются друг в друга и в тех, которые у них по веревкам бегают и пляшут. Инодержавные послы изумляются, а что толку. И блудниц… Но свинее других сам царь и дети его со внуками. Ненавиствую!
Умирают от перепоя, а все бражничают. В Руси нет такого. С души скидывают от перепоя, не видя куда, на одежду себе и сотрапезникам своим, все изгадуются, и это у них веселье. А перепившись, дурь друг перед другом выказывают, крутят. И почитают, будто лучше их нет никого во всем Божьем мире. Ученые мужи ихние и те в скот превращаются. А бывает, напьются и живых людей лютым зверям бросают на потеху.
Был у них тогда… Однажды был пир такой… И в те годы был пир у них такой. А сидели на том пиру… На том сидели курты. Их Тамерлан из Герата. Когда якобы смута против него. И сыну гератского князя Пир-Магомету царевич Мираншах, балуясь, отрубил голову, а потом стал катать ногою по палатам, ровно сие не чело человечье, а простой шар для касла
[71]. Курты, видя это, возмутились, и началась сеча, в коей всех куртов поубивали, но и те многих жизни лишили. А я пьяный! Это Мираншах потом сказал. А я, говорит, пьяный был. Истинно же, он из ума стал выходить. Тогда еще. И пьян, и дурен…
А еще аз, грешный, видел казнь жены Тамерлана. Ее звали Чолпан-Мульк. Он женился на ней. Когда из похода в Сеистан пришел. Тогда и женился. Нет, позже. Она неверна ему оказалась. Изменщица. Он уже после женился на ней. Женился после того, как Мираншах… голову Пир-Магомету. Да, это было после.
Та Чолпан-Мульк была красивая. Ее Тамерлан взял с собою в поход против Тохтамыша. Это уже другой был поход, когда пошли в Семиречье и в найманские степи… Красивая была Чолпан-Мульк, а ее в кипятке…
Глава 23. Похмелье не всегда бывает радостным, иногда оно чернее дегтя
– Почему ты боишься меня? Не бойся меня, урус. Не бойся живого, бойся мертвого!
Этот страшный голос Тамерлана разбудил мирзу Искендера среди ночи, да так взбудоражил, что бедный мирза вскочил на ноги, и тотчас страшная головная боль пронзила его мозг. В глазах вспыхнуло, да так, что чуть было не вывалились глаза из орбит. Некоторое время Искендер стоял, глубоко вдавив пальцы в глазные орбиты, приходил в себя, боясь шатнуться и упасть. Сердце стучало, но казалось, что кровь, которую оно посылало во все стороны тела, уклонялась от своих заданий и не добиралась до ног и рук – кисти и ступни были ледяные, как у трупа.
Отдышавшись, мирза оторвал пальцы от глаз и огляделся по сторонам. Он с трудом сообразил, что находится в комнате, отведенной для него во дворце Баги-Нау. В соседней комнате спала его жена Истадой и младенчик сын Малик. Во рту было сухо и смрадно, как в тех колодцах, которые осквернял Тамерлан, проходя по землям непокорных. Кувшин с холодной бузой стоял на маленьком столике. Напившись и почувствовав небольшой прилив сил, Искендер еще раз осмотрелся в своей комнате. Ему бросились в глаза чистые листы его тайной рукописи о Тамерлане, и холодная испарина мгновенно покрыла лоб.
