Глава 40. Послы короля Энрике тоже чувствуют, что пахнет плохо
В это воскресенье, 2 ноября 1404 года, глава испанского посольства, магистр богословия дон Альфонсо Паэса де Санта-Мария, сидя в одной из комнат Синего дворца, потихонечку предавался пьянству в компании с личным гвардейцем короля Энрике, доном Гомесом де Саласаром. Наложницы, Гириджа и Афсанэ, были при них, равно как и наложницы придворного кастильского писателя дона Руи Гонсалеса де Клавихо, который тем временем сидел в соседней комнате и описывал подробности праздника, устроенного две недели тому назад старшей женой сеньора Тамерлана, биби-ханым Сарай-Мульк. Писание отвлекало его от ноющей печени, и он увлеченно выводил строку за строкой: «А сей шатер снаружи и изнутри был украшен весьма красивою вышивкой. В нем две двери, одна за другой; первая дверь – из тонких красных прутиков, переплетенных меж собою и покрытых снаружи легкой шелковой тканью розового цвета. Сия дверь была сделана так, чтобы и в закрытом виде сквозь нее мог протекать воздух и чтобы те, кто находился внутри, могли наблюдать за происходящим снаружи, сами же оставаясь невидимыми. А перед этою дверью была другая, такая высокая, что в нее мог бы въехать всадник на коне, отделанная позолоченным узорным серебром с эмалью и инкрустациями из лазури и золота тонкой работы. Отделка была столь искусная, что подобную трудно встретить и в той земле, и в христианских странах. На одной двери был изображен святой Петр, а на другой – святой Павел, держащий в руках покрытые золотом книги. Обе сии двери, как сказывают, Тамерлан нашел в Бруссе
[113], когда разграбил турецкую казну.
Перед описанными дверями, посреди шатра, стоял ковчежец, похожий на маленький шкаф, в нем хранились серебро и посуда. Сделан он был из золота и разными способами богато отделан эмалью. Высотою он по грудь человеку, сверху гладкий, а по краям с мелкими зубчиками, покрытыми зеленою и голубою эмалью; шкафчик украшен каменьями и крупным жемчугом, в середине одной из стенок в окружении жемчугов и каменьев вставлен алмаз величиною с небольшой орех и округлый по форме, но не очень ясный. В шкафу – маленькая дверца, внутри – чашки, а поверху – шесть золотых кувшинов, украшенных жемчугом и каменьями.
Внизу, подле шкафа, стоял маленький столик, высотой в две пяди
[114], также отделанный множеством каменьев и отборнейшим жемчугом. Вместо столешницы у него служил изумруд, очень яркий и хорошего цвета, гладкий, как доска, длиною около четырех пядей, а шириною в полторы пяди.
Перед этим столиком, похожим на блюдо, стояло дерево из золота, наподобие дуба. Ствол его в человеческую ногу толщиной, со множеством ветвей, раскинувшихся во все стороны, на ветвях листья как у дуба. И возвышалось оно в человеческий рост над блюдом, стоящим рядом. А плоды его были из светло-розовых и красных рубинов, изумрудов, бирюзы, сапфиров, крупного отборного жемчуга, удивительно яркого и круглого, и все сии драгоценности повсюду украшали дивное древо, а на одной ветке сидело много маленьких разноцветных золотых птичек, отделанных эмалью, некоторые с распущенными крыльями, иные словно собирались слететь вниз, третьи как бы клевали плоды с дерева и в клювах держали рубины, бирюзу, прочие каменья и жемчуг…»
В этот миг стук в дверь прервал работу писателя.
– Прошу вас, войдите! – отозвался де Клавихо.
– Добрый вечер, дон Руи Гонсалес, – сказал на своем смешном испанском входящий в комнату Мухаммед Аль-Кааги. Пожив здесь, среди своих, он стал говорить с куда большим чагатайским акцентом, чем раньше. – Я не помешал вам?
– Это не страшно. Присаживайтесь.
– Некогда, дон Гонсалес. Прошу вас срочно собираться. Может быть, сегодня же вы и ваши соотечественники отправитесь в далекий путь на свою родину, а я желал бы поехать с вами.
– А что случилось?
– Пятнадцать минут назад я виделся с личным секретарем сеньора Тамерлана, – отвечал Мухаммед с самым взволнованным видом. – Незадолго до нашей встречи у самаркандского государя отнялась речь. По-видимому, китайский поход не состоится. Великий Тамерлан при смерти. Ваши друзья не вполне понимают важность момента. Они, кажется, пьяны. Ступайте и растолкуйте им. Нельзя терять ни минуты. Если сеньор умрет, вас могут еще очень и очень долго не выпустить из Самарканда, дабы вы не растрезвонили о кончине великого хозяина Востока.
– Я все понял, Мухаммед, – сказал де Клавихо. – Организуйте наших слуг, а я сейчас заставлю дона Гомеса и дона Альфонсо очухаться. Эти пьянки полностью выбили их из нормальной колеи.
Через полчаса, наряженные в лучшие чекмени из подаренных Тамерланом, послы короля Энрике явились на царскую половину дворца Кок-Сарай, дабы предстать перед умирающим государем и еще раз просить его, чтоб отпустил домой. Дону Гонсалесу с трудом удалось заставить своих соотечественников оторваться от столь важного занятия, как питие вина и пение кастильских застольных песен, привести их в более или менее опрятный вид и потащить за собой на аудиенцию. Мухаммед Аль-Кааги шел впереди испанцев, расчищая путь сквозь снующую толпу каких-то слуг, нукеров, лекарей и секретарей, заполнивших огромную залу, из которой вели коридоры в покои государя. Но у дверей в эти коридоры стояла стража, которою распоряжались какие-то воинственного вида юноши. Увидев их, Мухаммед опешил – мало того, что они были пьяны и едва ли не так же, как дон Альфонсо, мало того, что среди них был восемнадцатилетний сын Мираншаха, опозоренный на курултае Султан-Мухаммед, но гораздо более удивительно было увидеть здесь совсем неожиданную личность – Султан-Хуссейна. Того самого Тамерланова внука, который совершил предательство во время осады Дамаска, был схвачен, бит палками, затем снова бежал и вот уж три года наводнял империю деда слухами о своем грядущем величии и походе на Самарканд.
Султан-Хуссейн тоже был пьяноват, но не так сильно, как Султан-Мухаммед. Встав на пути Мухаммеда Аль-Кааги и кастильских послов, он упер руки в боки и грозно вопросил:
– Кто такие?
– Послы эмира Кастилии, короля Энрике Второго, – отвечал Мухаммед.
– Какие еще послы? – нагло нахмурился Султан-Хуссейн.
– Они требуют немедленной аудиенции у его величества Тамерлана. Прошу не задерживать! – Мухаммед нарочно вел себя так, будто не узнает Султан-Хуссейна и не знает, с кем разговаривает.
– А ты кто такой? – спросил нерадивый внук еще наглее.
– Я – Мухаммед Аль-Кааги, особо доверенное лицо великого Султан-Джамшида Тамерлана, и еще раз прошу вас не задерживать меня.
– Это с какой же стати?
– Вот моя пайцза!
– Да чихать мне на пайцзу! Никаких таких послов Султан-Джамшид Тамерлан не звал к себе. Ступайте прочь!
От такой наглости у Мухаммеда перехватило дух.
