– Не стыдись ничего, любимый! – вновь обнимая Мухаммеда, улыбнулась Зумрад. – И почему ты думаешь, что нас ждет джаханнам, а не фирдаус?
– Но ведь мы грешники.
– Ты в этом уверен?
– Уверен… Хотя и не вполне.
– Нет, мы не грешники. Настоящая любовь – не грех. Грех – то, что они замышляют сделать с нами.
– А все-таки, куда они нас везут? – Мухаммед прильнул к дырочкам, просверленным в сундуке, но ничего не увидел. – Может быть, эта сволочь Джильберге задумал сам расправиться с нами?
– Почему он так зол на нас?
– Не знаю, Зумрад. Он просто – черный человек.
– Но ты же слышал, у него какая-то грамота с печатями Тамерлана.
– Уж не думаешь ли ты, что Тамерлан велел ему увезти нас с тобой к моему брату в Мазандеран? – усмехнулся Мухаммед.
– Конечно, не думаю, – горестно вздохнула Зумрад. – Просто…
– Что – «просто»?
– Так… Подумалось: «А вдруг…» Обними меня скорее!
И они снова жадно прильнули друг к другу, и долго на сей раз ничто не мешало их ласкам, покуда оба не уснули в душной темноте испанского сундука.
Первым проснулся Мухаммед. Голова у него трещала от боли. В дырочки внутрь сундука лился свет. Арба стояла без движения. Вдруг клацнул замок, и крышка сундука откинулась. Зумрад, проснувшись, испуганно вздрогнула всем телом и выкрикнула:
– Уже?!
– Вылезайте! – раздался голос Джильберге.
Выглянув из сундука, Мухаммед, преодолевая головную боль, хмуро посмотрел на минбаши. Зумрад, трясясь, забилась в угол сундука.
– Да вылезайте, не бойтесь, – усмехнулся немецкий рыцарь.
Выбравшись из арбы, Мухаммед и Зумрад увидели ясное солнечное утро и серовато-белые камни Зеравшанских гор.
– Где мы? – спросил Аль-Кааги.
– У перевала, – ответил Джильберге. – К полудню приедем в Кеш. Вас это устраивает?
– Что все это значит?
– Понятия не имею, – пожал плечами Джильберге. – Либо очередная забава Тамерлана, либо он и впрямь… Короче говоря, вчера я получил от него приказ забрать вас из зиндана и отвезти в Мазандеран.
– Что-о-о?!
– В Мазандера-а-ан?!!
– А как же казнь?
– Ее не будет. Повторяю: если только это не очередная мрачная шутка самого мрачного шутника во вселенной.
– А если все-таки второе?
– Тогда не знаю… Можно будет сделать так – когда доедем до Термеза, где я в прошлый раз схватил вас, вы возьмете деньги, двух лошадей и все необходимое и поедете дальше. Я буду делать вид, будто вы по-прежнему при мне и сидите в своем сундуке. Таким образом я буду прикрывать вас, следуя за вами на небольшом расстоянии, допустим, до Герата. Если ничего не произойдет, значит, Тамерлан и впрямь решил оказать вам царскую милость.
– Почему мы должны верить вам, Джильберге? – спросил Мухаммед. – Разве не вы столь бессердечно схватили нас в Термезе и привезли на самаркандское судилище?
– Тогда я выполнял приказ государя, – с достоинством отвечал немец. – Теперь я тоже выполняю приказ государя.
– Но согласитесь, что приказы резко отличаются один от другого, – вставила свое замечание Зумрад, продолжая глядеть на Джильберге с ненавистью.
– Это меня не касается, – нахмурился Джильберге.
– Понятно, – сказал Мухаммед. – Нам что, снова залезать в сундук?
– Залезете, когда приедем в Кеш, а пока можете ехать свободно.
Позавтракав здесь же, на Зеравшанском перевале, они тронулись дальше. Когда подъезжали к Кешу, Мухаммед и Зумрад залезли обратно в сундук, а Джильберге повернул в замке ключ.
– Мне опять страшно, – сказала Зумрад, вновь очутившись в темноте, просвечиваемой лучами из дырочек. – Так и жди какого-нибудь подвоха! Скажи, ты веришь, что мы спасены?
– Надо верить в лучшее, – ответил Мухаммед, хотя сам нисколько не верил в то, что казнь отменялась и они едут туда, куда стремились десять дней назад. В это невозможно было поверить.
И все же, когда миновали Кеш, Джильберге вновь открыл сундук и выпустил из него пленников.
– Вы так и будете запирать нас в этом ящике в каждом населенном месте? – спросил Мухаммед.
– Осторожность не помешает, – ответил Джильберге. – Уж вам-то, после того как попались в Термезе, пора бы это зарубить себе на носу.
Они поехали дальше, оставляя слева очертания гор Гиссарского хребта. Вскоре наступил вечер. Тот самый вечер, в который должна была состояться казнь. С наступлением темноты они остановились на привал в виду отдаленного селения, разожгли костер, сидя у которого и поедая пахнущий дымком ужин, немного сдружились с еще так недавно ненавистным Джильберге. И ночь прошла без омрачений, и утро настало, и они снова ехали, свободные и живые, не понимая, верить ли этому.
На третий день им повстречались испанские послы, которых гонец Тамерлана догнал в том же самом Термезе и теперь возвращал назад в Самарканд в сопровождении Карво-Тумана. Завидев их издалека, Джильберге приказал Мухаммеду и Зумрад полезать в сундук.
– Ни к чему им эта встреча, – сказал он.
И испанцы так и не узнали о том, что их друг Мухаммед избежал наказания и снова, на сей раз еще более странным образом, двигается под присмотром немца Джильберге.
Сердце Мухаммеда наполнилось теплом, когда он услышал испанскую речь, и ужасно захотелось обнять дона Альфонсо, дона Гомеса и дона Гонсалеса, но арба тронулась, и ненадолго встретившиеся путники разъехались в разные стороны.
Через четыре дня после отъезда из Самарканда Джильберге, Мухаммед, Зумрад и двое сопровождающих их слуг благополучно добрались до Термеза.
Глава 53. Тамерлан и Искендер
Шли дни, и дни, и дни…
– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь! – шептал Искендер по-русски, просыпаясь и не зная, утро сейчас или вечер и сколько дней миновало с тех пор, как он оказался в глухом каменном мешке, сыром и затхлом. – Боже, милостив буди мне, грешному! – произносил он громче и размашисто крестился, чувствуя себя свободным теперь совершать православное моление. Теперь было все можно – Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матери и всех святых помилуй нас, аминь! – И он прочитывал весь чин утренних и вечерних молитв, и покаянный канон, и все песнопения, коим был обучен в детстве. Они ни единым словечком не истерлись из памяти.
Больше ничего не оставалось делать – только молиться. И он вдруг понял, что это хорошо. Доселе приходилось улучать кое-где, кое-как, уворовывать минутки, когда он мог обратиться мыслью к Господу, а не к Аллаху. Теперь же Господь был полностью предоставлен ему, и оставалось лишь надеяться, что Он услышит грешного раба своего, Александра, явится благим краем слуха своего в каменное узилище, ставшее сродни келье.
