– Но… – Мать моментально взяла меня на мушку. – Тот парень тоже когда-то был мальчишкой, как ты. С мячом под мышкой. Он был примерно твоего… – Я окинул взглядом. – Сколько тебе?
– Десять.
– Ну, думаю, ты, может, чуть больше, чем был он. Ты растешь и, может статься, однажды вырастешь в отличного квотербека. – Мальчик улыбнулся, подбросил мяч и сказал:
– Знаю. Моя мама говорит то же самое.
Я взглянул на мать, потом снова на мальчика.
– Что ж, слушайся ее. Она, возможно, права.
Через три квартала пришлось остановиться – что-то с глазами.
Глава 25
Я вернулся домой и долго стоял под душем, подставив спину под горячие струи. А когда вышел и уже вытирал волосы, вдруг услышал:
– Привет, Мэтью. – Волосы у меня на затылке встали дыбом. Я снял с головы полотенце и увидел стоящую в углу Джинджер.
Неожиданностью это не стало.
Длинный тренчкот, высокие каблуки, макияж. Жизнь была добра к ней, как и ее пластический хирург, и назвать ее красивой и привлекательной было бы преуменьшением.
– Привет.
Молодая женщина медленно обошла меня по кругу, расстегивая при этом тренчкот.
Я обернулся полотенцем. Кулаки сжались сами собой. Незваная гостья сузила круг, провела по моим плечам указательным пальчиком и, оказавшись передо мной, отступила на шаг или два, повернулась лицом и медленно, так, чтобы оно соскользнуло по плечам, бедрам и икрам, сбросила пальто.
Полагаю, описания не требуются.
– Скучал по мне? – промурлыкала она.
Я не хотел видеть Джинджер ни здесь, ни поблизости, по крайней мере в трех ближайших штатах, но мне давно хотелось узнать одну вещь. Я старался не смотреть туда, куда она старательно привлекала мои глаза: наверно, я слишком долго пробыл в тюрьме. Гостья продолжала кружить. Я видел по телевизору, как это делают акулы, и, когда Джинджер снова оказалась за спиной, спросил:
– За что ты меня ненавидишь?
Она улыбнулась и провела пальцем по моему подбородку, не забывая при этом касаться меня волосами и телом. Знойный голос звал и манил.
– Не с начала.
– А что тогда?
Она чуть отодвинулась.
– У тебя было кое-что, чего я хотела.
– Что?
Джинджер остановилась передо мной, вскинула глаза, отлично сознавая, как омывает ее верхний свет, и положила ладонь на мою мокрую грудь.
– Ты. – Она похлопала меня пониже спины и снова принялась кружить. – Твоя харизма. Преданность другим. – Женщина остановилась, встретилась со мной глазами. – Сила, которой ты обладал.
Она играла со мной, это понял бы и дурак. Устроила весь этот спектакль, и весь мой опыт общения с Джинджер подсказывал, что это только разминка. Я не доверял ей ни на грош, поэтому и не упускал ее из виду ни на секунду. Проблема заключалась лишь в полном отсутствии на ней одежды. У меня закружилась голова. Я отступил в сторону, заставив и ее развернуться в другом направлении.
– А тебе никогда не приходило в голову, что я был обычным мальчишкой, любившим играть в футбол? И влюбившимся, так уж случилось, в другую девушку.
Она деловито кивнула:
– Да.
– Тогда почему бы тебе не вонзить зубки в кого-нибудь другого и не оставить меня в покое?
– Потому что я винила тебя, – сказала гостья с кривой полуусмешкой. – И сейчас еще виню.
– За что?
Она помолчала, взвешивая слова.
– За многое.
– Ты никогда не задумывалась о собственной жизни?
– А что с ней такое?
Мой внутренний радар гонгом звучал в голове. Во мне боролись два противоположных чувства. Одно требовало повернуться и бежать. Бежать куда глаза глядят, лишь бы как можно дальше от нее и как можно быстрее. Другое призывало поквитаться, сделать ей больно. Было и третье чувство, но его я отчаянно пытался не слушать. А еще меня не покидало стойкое ощущение, что ей все это известно. Джинджер была далеко не глупа и прекрасно знала, что дотронься я до нее хоть пальцем, это было бы нарушение условий досрочного освобождения, и меня вернули бы в тюрьму. Она все прекрасно рассчитала, и счет тянул в ее пользу.
– Ты выстроила карьеру, посвятила жизнь поддержке женщин, пострадавших от насилия, но сама ты ничего об этом не знаешь.
Женщина постаралась скрыть реакцию, но мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что я проделал брешь в ее доспехах.
– Ты не имеешь никакого права заниматься тем, чем занимаешься.
Джинджер пришла в себя быстро. Я просовывал ногу в джинсы, когда она воспользовалась этим шансом – прошла через комнату, привстала на цыпочки и прижалась ко мне.
– Неужели я тебя нисколечко не волную? – она улыбнулась и приподняла бровь. – Двенадцать лет – долгий срок.
Я бы солгал, если бы сказал, что ничего не почувствовал. Соблазн был велик. Прикосновение ее кожи, приглашение, тепло мягкого женского тела… Голос у меня в голове кричал во все легкие: «Ты это заслужил. Поверь мне, заслужил. Так давай, действуй», но во всем этом пьянящем безумии был один большой дефект. Один неподдающийся исправлению недостаток.
Влечение – не любовь, и Джинджер не могла победить Одри.
Поэтому, как бы громко ни кричал мой похотливый друг, память о моей замечательной жене осталась в сердце. Тюрьма не смогла стереть ее образ.
Не догадываясь, что чары ее разрушены, Джинджер обвила меня руками за шею и поцеловала в щеку. Влажный, теплый поцелуй, рожденный холодным сердцем. При всех своих успехах Джинджер так и не смогла понять, что мы с Одри знали друг друга. На двоих делили нашу любовь, смех, слезы, радости и беды. У нас с Одри было нечто гораздо большее, чем просто секс. Боюсь, ничего другого Джинджер никогда и не знала. Она стремилась только завоевать, тогда как моя жена отдавала мне себя бескорыстно, не требуя взамен ничего, кроме любви. Как бы ни старалась Джинджер, она со всеми своими играми и безупречным телом, распаляемая ненасытной жаждой власти, не могла тягаться с той нежной девушкой, еще в школе отдавшей мне свое сердце. Джинджер с ее непомерными амбициями было этого не понять.
– Ты и в подметки не годишься моей жене, – прошептал я и только тогда заметил, что кто-то стоит перед дверью и смотрит в дом.
Джинджер инстинктивно прижалась ко мне еще теснее, а когда мы одновременно повернули головы, то увидели Одри, с отвращением и изумлением глядящую на нас через стекло. Так вот оно что. Мы с Одри были не более чем пешками в игре Джинджер, по своему желанию передвигавшей нас по шахматной доске.
Шах и мат.
Джинджер улыбнулась – самодовольно и торжествующе, – потом немного отодвинулась, дотронулась пальцем до кончика моего носа и прошептала:
