Когда Алексей появился, Прокопенко что-то строчил в своём блокноте. Молча указал на табурет.
– Садись. Я скоро, – бросил он. Алексей устроился на табурете, оглядев более чем аскетичную комнату, остановил своё внимание на лице Никиты. Рыжие волосы, тонкий нос, серые глаза, узенькая полоска губ, которая выдавала в нем человека очень волевого. Но всё портили веснушки, рассыпавшиеся по всему лицу, шее и даже рукам. Они кричали, что их владелец – парень свой в доску. Закончив писать, Прокопенко схватил сигарету и, не предложив Подкопину, закурил. Алексей машинально потянулся к карману, но потом решил, что не стоит связывать себя мелочами.
Капитан не стал ходить вокруг да около и первый вопрос рубанул, как заправский казак:
– А как ты попал к партизанам?
– Так вы, поди, давно всё выяснили.
– Хочется из первых уст.
– Нелепый случай. После очередного рейда в тыл противника мы вернулись с языком. Нас должны были прикрывать отвлекающей операцией прорыва. Но командира встречающего подразделения убили, началась массовая паника и бег с позиций. Командира разведгруппы старшего лейтенанта Самохина временно назначили командиром этого сброда. Только Самохин успел положить трубку, как в окоп ворвался командир заградотряда майор Сонин. Разбираться не стал, пулю в грудь и… Одним словом, сука он!
– Поступил сурово, но по обстоятельствам.
– Ну, да, конечно! – съехидничал Подкопин. – Вместо того чтоб самому, как старшему по званию, прекратить панику, отправил меня. Тогда-то меня и зацепило. Очнулся я в немецком госпитале. Едва пришёл в себя, плюнул в рожу какому-то эсэсовцу.
– Это для чего? Кураж?
– Ага! Именно он! В разведшколу абвера меня вербовали. Хоть там и был переводчик, но я боялся, что он исказит при переводе форму моего отказа. Ну и меня, в качестве награды, отправили в Боснию на каменоломни. Первый побег был неудачным, да и второй тоже. Утром собирались вздёрнуть, а ночью освободили партизаны.
– Говорят, в том бою ты себя геройски показал?
– По старой привычке старался держать ситуацию под контролем.
– Впечатляет. А как насчёт долга перед Родиной?
– Так всегда и везде!
– Можно смыть позорное пятно плена.
– А я здесь чем занимаюсь? Или это игра в ножички?
– Я бы так вопрос не ставил, – сказал, закуривая очередную сигарету, Никита. – Наша с тобой Родина помогает братскому югославскому народу не только избавиться от фашистского ига, но и определиться со своим послевоенным будущим. И только рука об руку с Советским Союзом этот путь может стать светлой дорогой к коммунизму. Но враги, выдающие себя за друзей, могут сбить с пути даже умудрённого бойца. А тут появляемся мы, берём его под локоток и ведём верной дорогой. Поэтому всегда надо знать, когда поддержать товарища. И в этом ты можешь нам помочь.
– Как? – делая вид, что не понимает ситуацию, спросил Алексей.
– Эх, Подкопин, Подкопин. Я же прекрасно знаю, что слабоумные в разведке не служат. Ты же рядом с ним. Всё видишь, всё замечаешь. Ты только вовремя просигнализируй, если кто-то захочет переманить нашего дорогого друга и соратника маршала Тито.
– Маршал при мне переговоров не ведёт. Потом, я сменился, а с ним уже другие люди. А тебе круглосуточная слежка нужна.
– А кто тебе говорит, что надо у самого Тито все выспрашивать? Есть другие способы.
– Какие? – снова «включил дурака» Алексей.
– Через его бабу. Разложи её по-настоящему, по-мужицки. Как это у нас умеют. Так она тебе любой его секрет на блюдечке преподнесёт.
– Товарищ капитан, кто я и кто она?!
– Брось скромничать, Подкопин. Она в тебя влюблена как кошка. Только Тито этого не видит.
– Я по женской части никогда не отличался, – стал хитрить Алексей. – А после лагеря так вообще, да и вряд ли будет.
– А медсестричку-то в госпитале кадрил, боец, кадрил. Да и о Семёновой справлялся. Не увиливай. Завали Паунович в тёмном углу и под жаркие стоны выясни, куда этот старый лис смотрит. Считай, что это приказ Родины. Двадцать пятого мая день рождения Тито, он будет занят чем угодно, только не своей бабой. Вот и воспользуйся ситуацией. Нам польза и тебе удовольствие.
Видя замешательство старшего сержанта, Прокопенко постарался дожать его.
– И запомни, боец невидимого фронта, что приказ номер двести двадцать семь никто не отменял.
– Да что вы мне этим приказом всё время, как селёдкой в морду, тычете! Я бдительности не терял и не отступал, пока был в сознании.
– А это для того, чтобы ты на отсутствие памяти из-за недавней контузии не жаловался. Коминтерна уже нет, так что это смахивает на работу с иностранными вооружёнными силами, а там до сотрудничества с иностранной разведкой рукой подать. Это минимум. А минимума на девятиграммовый максимум всегда хватит. Иди и подумай на досуге, а то персональный заградотряд я быстро организую.
По дороге от Прокопенко мрачный Алексей натолкнулся на не менее мрачного Душана Глигорича.
– Товарищ Алёша, у меня для тебя дурные новости.
– Кому сдать оружие? Вы меня в шпионаже в пользу СССР подозреваете?
– Откуда у тебя в голове такие глупости? – опешил Глигорич. Их разговор с Тито был никому неизвестен.
– Обстановка навевает.
– Ты иногда такое ляпнешь… Я без дипломатии. Несколько дней назад партизанский отряд Крижича нарвался на засаду усташей. Убили всех до единого. Крижичу перерезали горло, а потом подкинули к нам на позиции. Сняли с пояса кожу и на голове узлом завязали.
Алексей глухо застонал, потом ударил костяшками пальцев по скале. Брызнула кровь.
– Предал я их. Предал! Особенно деда Вука. Он ко мне… а я…
– Это война, никому нельзя раскисать, пока жив хотя бы один фашист.
Алексей, забыв про устав, сел прямо на землю в присутствии старшего по званию и потянул пачку сигарет. Душан не обратил внимания на нарушение субординации. Он боялся одного: выдержит ли у парня психика? Глядя перед собой пустыми глазами, Подкопин тщательно разминал курево. Кровь из содранных пальцев сочилась всё сильнее. Когда сигарета была размята, курить её было уже невозможно. Алексей поднял на Душана мгновенно ставшие больными глаза. Тот молча протянул ему свою, уже прикуренную. Старший сержант выкурил её в три затяжки.
– А я не раскисаю, – сказал Подкопин, вскочив и облизывая кровоточащие костяшки пальцев. – Отправьте меня на передовую, в любой партизанский отряд. Я буду грызть фрицев зубами. Стану резать их, как паршивых овец. Душан, мне это необходимо.
– Отставить нюни! Твоя передовая здесь! И именно здесь ты будешь бить их, пока хватит дыхания. Понял?
– Так точно. Разрешите идти?
– Иди.
