– Нельзя: пить пиво и вино, ходить в ресторан, читать Есенина, встречаться с мальчиками, у которых плохое поведение и слушать «не нашу» музыку. Плохие мальчики занимали в этом списке первое место.
Этому кодексу поведения Леночка успешно следовала последние два года. Но сейчас, когда ей исполнилось семнадцать, делать это получалось всё труднее и труднее. Что-то отделилось от по-прежнему правильной головы и зажило своей неправильной жизнью внутри неё самостоятельно. Это «что-то» напоминало о себе чаще всего по ночам, когда Юрочка на белом коне мчался ей навстречу, сбросив на скаку одежду и улыбаясь. Пальцы сами непроизвольно расстёгивали пуговицы блузки и что-то настойчиво беспокоило ниже пояса. Понимание пришло завтра, когда дождавшись её во дворе, к ней подошёл спешившийся всадник и признался в любви. Потом обнял, прижал к себе, дав ей почувствовать свою напрягшуюся плоть, и поцеловал в губы, от чего у Лены подогнулись колени. Вместе они поднялись на второй этаж. В Юриной квартире никого не было. Сестра Лариска была на работе. Потом произошло то, на чём давно настаивала её природа. Нарушив главную заповедь из раздела «нельзя», Леночка взамен получила любовь и радость, страсть и жизненную мудрость.
Счастье и видимое благополучие в делах не покидало Юру ещё с полгода или около того. Во время очередного представления на Сенном рынке с участием Юры, Ромы и его сестры – цыганки Аси, в заключительной части спектакля возникли непредвиденные обстоятельства. Всю компанию повязали! До восемнадцати лет Юре оставалось три месяца, и он мог рассчитывать на снисхождение суда. Нанятый Лариской за немалые деньги адвокат по имени Сурэн, впоследствии составивший «великолепную четвёрку» Питерских адвокатов, что-то делал, а скорее всего не делал ничего. Юра получил три года, которые, как предполагалось, он должен будет провести в Металлостроевской колонии общего режима. Отныне, в доме на Дворцовой набережной постоянно проживала только одна представительница старого рода дореволюционных старожилов – Лариска. Её нынешнее положение ей очень нравилось, поскольку она была хозяйкой большей части квартиры! На дворе был март 53-го!
14
Усатого не стало! А вместе с ним не стало страха. Забитые забыли про раны, согнутые разогнулись, молчаливые начали разговаривать. За усатым вскоре последовал его главный опричник – Лаврентий, а вслед за ним покатились под откос карьеры опричников меньшего порядка. Из Магадана вернулась Галя с мужем Иваном, уволенным по сокращению за ненадобностью и в связи с обширной амнистией заключённых. Работу в Ленинграде Ивану было найти трудно, потому что слишком много бывших палачей попало под сокращение и они заполнили собой великий город вместе с теми, которые вернулись потому что их простили. Советская власть всех пристроить на новые места не могла, хотя палачи ей по-прежнему были нужны на всякий случай. Именно поэтому, кстати, наказания за пытки, издевательства и расстрелы никто не понёс. Пока суть да дело, Ивану удалось устроиться по специальности на должность заместителя начальника охраны на завод «Вулкан». Оттуда иногда пропадали галоши и обрезки резиновых шлангов. Должность была гражданская и не престижная, но прокормиться было можно. Тем более, что жена Галина под увольнение из славных рядов сотрудников министерства внутренних дел не попала и быстро нашла себе место работы в детской комнате милиции. Жаль, что немного опоздала, а то, может быть, и не случилась бы беда с Юрой – братом, отбывающим срок по малолетке. Ему оставалось ещё полтора года.
В мае, как уже стало обычным, на весеннюю сессию в институт приехала Марина с сыном, чтобы немножко подкормить себя и его. А в конце июня вслед за нею ожидали приезда в отпуск мужа Николая. Задерживаться в Ленинграде они не собирались. Все вместе они должны были уехать в Сочи, где в санатории имени большевика Серго Орджоникидзе их ожидал роскошный отдых. Ночью прозвенел звонок. Но не телефонный, а в дверь. Марина накинула халат и пошла открывать. На вопрос: «Кому не спится? Мы никого не ждём…» неожиданно ответил голос брата, которого она не слышала почти два года:
– Марина открой – это я, Юра, – дверь быстро открылась, и она прижалась к мокрой от дождя накидке брата.
– Юрка, ты откуда, ты что сбежал? – Марина едва могла говорить от волнения.
– Да, Мариночка, я сбежал. У меня есть только пять минут. Мне нужны деньги. Выручай! Я попробую уйти в Финляндию. Мне нужна какая-нибудь одежда, чтобы переодеться. В этой я оставаться не могу. Давай пройдём в комнату, – Юра сильно нервничал, говорил отрывисто, пытаясь справиться с волнением. Из-за занавески выглянула Лариска. Родственники её уже давно Ларисой не называли. Следов радости на её лице никто не увидел. Видимо, демон был не в настроении, чтобы радоваться:
– Уголовничек вернулся. И надолго ты к нам или так – проездом? – ехидно по-лисьи скаля зубы спросила она. Марина повернулась к сестре и жёстко сказала, наверное, впервые в жизни почувствовав к ней что-то похожее на ненависть:
– Задёрни занавеску и спи! Ты ничего не видела и не слышала.
От удивления, что Марина позволила себе так её одёрнуть, Лариска не знала, что и ответить. Растерялась, но решила не связываться и исчезла за занавеской.
– Не вздумай звонить! С тебя станется! – крикнула Марина вдогонку.
В глубине комнаты что-то пискнуло. Юра насторожился и заглянул за шкаф. Там, широко тараща глаза и улыбаясь, лежал его племянник Володенька. Увидев незнакомого дядьку, он перестал улыбаться и попытался сообразить, что ему сейчас сделать – разреветься или наоборот. Так они и смотрели несколько мгновений друг на друга. Потом Юра широко улыбнулся своей белозубой улыбкой и прошептал, склонившись над малышом:
– Катушкин! Какой ты смешной! Посмотри на меня, я твой дядя, – потом резко повернулся к Марине и сказал: – Мне пора! – и пошёл к выходу из комнаты. У двери Юра обернулся в последний раз, улыбнулся опять и исчез в темноте коридора. В Доме на Дворцовой он больше никогда не появится, хотя родился в нём и вырос. Отбыв наказание от звонка до звонка, он, в дополнение к наказанию, был лишён права на проживание в Ленинграде, как опасный уголовный элемент.
Через час или около того, но всё ещё глубокой ночью, в дверь позвонили вторично. На пороге стояли трое, одного из которых Марина знала. Это был участковый. Двое других были в незнакомой форме. Как тут же выяснилось, они были сотрудниками специального подразделения МВД, занимающегося поимкой сбежавших преступников.
Юру ловили не долго. Шаг за шагом продвигаясь к финской границе по лесам и болотам Карелии, он вынужден был иногда останавливаться и выходить из леса, чтобы сверить маршрут и купить поесть в какой-нибудь сельской лавке. Люди не могли не запомнить затравленного молодого человека, настороженно оглядывающегося на каждый звук или движение. На вопросы он отвечал односложно и с испугом. Всё в нём говорило о том, что перед вами беглец, и он нуждается в помощи. Направление, в котором он продвигался, должно было привести его в Сортавалу. Оттуда надо было сделать последний, но самый опасный бросок через границу. Что им двигало и почему он выбрал побег, когда оставалось только полтора года до окончания срока? Как он собирался пройти всю Финляндию, чтобы оказаться в Швеции? В Финляндии оставаться было нельзя, потому, что у неё был действующий договор с СССР о немедленной выдаче оказавшихся на её территории преступников. Никто не знал, как он собирался это осуществить. Наверное, Юра сам не знал, что будет делать, когда окажется на финской территории. Он потом говорил, что ему в лагере надоело и он, наслушавшись рассказов бывалых зэков про удачный побег кого-то из подельников, тоже решился бежать. Скорее же всего, он проигрался или над ним жестоко издевались. Чтобы с этим покончить, он ушёл в побег зная, что в эту зону он уже не вернётся. А там – будь, что будет!
