– Капитан третьего ранга Сафронов. Доверяю вам свою жену. Пожалуйста, будьте к ней внимательны и вежливы, – военная форма офицера-пограничника, выдающая в нём представителя ведомства Государственной Безопасности, производила впечатление.
Паровоз дернулся, тяжёлым гудком оповестил пассажиров о готовности и через несколько секунд тронулся с места. Коля поцеловал жену и покинул вагон уже на ходу. С вокзала он сразу поехал на корабль и скрылся в лабиринте отсеков машинного отделения.
Ухта встретила метелью и совсем негостеприимно. Марина волновалась от предстоящей встречи с братом и холода почти не ощущала. Прямо на Ухтинском вокзале она выяснила у дежурного милиционера, как ей добраться до нужной колонии. Оказалось, что добираться туда сегодня смысла не имело. Было уже достаточно поздно. Перейдя через привокзальную площадь, Марина открыла тяжёлую дверь гостиницы и вошла в небольшой холл. Места были только в двухместных номерах, но её это не смутило. Привычка жить в коммунальной квартире упрощала её отношение к проживанию на одной площади с соседями. Лишь бы они были нормальными людьми и не слишком куролесили. Соседкой по номеру оказалась молодая женщина, приехавшая в Ухту по той же причине, что и Марина. Только в её случае это был не брат, а муж, который отбывал наказание в той же колонии, что и Юра. Она приехала в Ухту не впервые. Соседку звали Людмила. Она была на год младше Марины и почти на голову её выше. Хотя очень большой не смотрелась. Выглядела же ещё моложе. Какой-то юношеский, почти детский задор сквозил в складках её губ и уголках немного раскосых серых глаз. Женщины быстро нашли общий язык. Беда сближает! Люда подсказала, какие можно передавать консервы. Крабы, которые Николай купил в Елисеевском, чтобы побаловать жену в дороге. – Нет! – Крабы нельзя! Тушёнку можно. Сколько пар носков разрешает передать администрация колонии – не имеет значения. Носки всё равно отберут и раздадут по своему усмотрению послушным и трудолюбивым. У Марины присутствовало ощущение, что Юра не входил ни в ту, ни в другую группу. Папиросы, которых она накупила почти целую сумку, считались «валютным» товаром. В колонии они наряду с чаем принимались неограниченно. Правда, половина до адресата не доходила. Зато на оставшиеся можно было позволить себе «сачкануть» работу и выторговать у поваров солидную добавку из общего котла. Еды в любой колонии всегда не хватало. Утром следующего дня молодые женщины уже тряслись в маленьком автобусе по дороге в колонию усиленного режима номер 36824-д. Путь был не близким и женщины разговорились. Людмила тоже оказалась из Ленинграда. Три года назад закончила текстильный институт и теперь работала на фабрике «Красная нить», что на Выборгской стороне. Работала технологом. Её муж был на девять лет старше и до «посадки» работал по снабжению на одном из оборонных предприятий. Однажды там пропала большая партия изделий, содержащих драгоценные металлы. В данном случае это было золото. Подозрение пало на мужа Люды. Прямых улик не было, но следствие обошлось косвенными. Его осудили, приговорив к восьми годам заключения по статье «Хищение государственного имущества в крупных размерах». Четыре из них Леонид – муж Марининой соседки по номеру в гостинице – уже отсидел. Люда собиралась развестись. Нет! – Не потому, что осуждала мужа за содеянное. Она не верила ни одному слову из приговора. После того как его арестовали, она очень скоро поняла, что не любит его. Точнее, любит. Но не настолько, чтобы стать декабристкой и пожертвовать собой. Ждать восемь долгих лет. Потом жить с ним где-нибудь за Лодейным полем. Потому что жить ближе осуждённым по этой статье не разрешат. А ей ведь только двадцать один год! А будет двадцать девять. Все это время Люда выполняла свой супружеский долг. Ездила на свидания, писала письма и слала посылки с продуктами и одеждой. Но к концу четвёртого года отсидки даже остатки чувств исчезли окончательно. В этот раз она хотела поговорить с ним и сообщить о своём решении. О разводе!.. За разговорами пролетело время. Автобус прибыл на конечную остановку.
Они приехали вовремя. Начальник колонии был на месте и осложнений с формальностями не случилось. Обе женщины прошли в комнату ожидания. Каждая в свою. Вскоре открылась дверь и ввели Юру.
Марина ожидала увидеть тощий полутруп с угасающим взором. Рассказы о колониях пестрели подобными ужасами. Но она увидела крепкого суховатого парня с по-прежнему живыми глазами. С той же белозубой улыбкой, как и три года назад, когда они виделись в последний раз на Дворцовой:
– Сестричка! – он обнял сестру и они долго стояли не говоря ни слова.
– Я ждал тебя! Я так и думал, что в этом году ты обязательно приедешь. Сколько времени тебе дали на свидание со мной? Как Катушкин, как Николай Михайлович?
Юра никогда не называл мужа своей сестры по имени. Только по имени и отчеству! Из уважения.
Марине нужно было время, чтобы собраться с мыслями. Она готовилась к худшему. Настраивалась на то, чтобы жалеть и отвечать на встречные мольбы о помощи. Но всё оказалось не так плохо. Юра был жив. Жизнь выплёскивалась из него вместе с эмоциями. Через несколько минут эмоции от встречи исчерпались. Они присели к столу и начали разговаривать обо всём.
Юра не стал повторять рассказ о том, как он сбежал из предыдущей колонии. Не стал распространяться о причинах побега. В письме, которое он послал три года назад сразу после нового приговора, он и так всё подробно рассказал. Вместо этого он поведал сестре историю о своём сегодняшнем относительном благополучии:
– Марина, я в письме тебе этого не писал, но наш «любимый» папочка, царство ему небесное, мне очень сильно помог. Ты сейчас не поверишь, но это правда, – Юра сделал небольшую паузу, чтобы дать Марине время подготовиться к тому, о чём он сейчас хотел ей рассказать.
– У меня были проблемы в Металлстрое. Я от них удрал. Но проблемы в мире, в котором я оказался волею обстоятельств, беготнёй не решишь. Они потянулись за мной сюда, в эту колонию. – Сестра сосредоточенно слушала, боясь упустить важную деталь.
– Меня привели к местному авторитету, который должен был решить, что дальше со мной делать. Он начал задавать вопросы и вдруг спросил, как звали моего отца. Я ответил. И тогда он опять спросил, где сейчас отец. Я сказал, что отец погиб. – Марина слушала, не отрывая глаз от брата и ловя каждое его слово. Интрига того, что с ним произошло, её захватила. Упоминание об отце сжало сердце чувством скорби от давнишней потери. Юра перестал рассказывать, закурил папиросу из тех, что привезла сестра. Затянулся первосортным Беломором и выпустил в потолок одно за другим полтора десятка колец. Потом задал Марине вопрос:
– Ты ничего не слышала о папиной поездке в Вологду в 38-м или 39-м? Мама тебе не рассказывала? Ну, когда он две недели где-то пропадал, а потом притащил много-много всякого. Лариска мне говорила, что такого праздника у нас, или, правильнее, у вас никогда до этого не было. Ты помнишь?..
Колокольчик у неё в голове «прозвенел». Она действительно вспомнила тот праздник, когда отец вернулся с таким количеством продуктов и подарков для всех, что мама расплакалась. Маришке, своей младшенькой доченьке, он тогда подарил кожаные туфельки. Такие были только у неё! Да, тогда отец ей показался волшебником и она его очень любила. А потом… Нет! – о «потом» лучше не вспоминать! Юре она сказала:
