– Конечно, помню. Причём тут отец, Вологда? Ты к чему клонишь?
Юра заулыбался:
– А вот теперь самое главное! Отец ехал в Вологду в том же самом купе, в котором ехал будущий смотрящий колонии, в которой мы сейчас находимся. Они там познакомились. Лазарь запомнил папино имя, потому что отчество Христофорович встречается раз в жизни. А я как две капли воды на отца похож! В общем, меня оставили в покое в память смотрящего об отце. Не знаю, что они там в купе «перетирали» или какие у них были дела, но оставили. Теперь я здесь не то, чтобы блатной, но Лазарю как крестник. – Юра опять заулыбался. Марина выдохнула и тоже заулыбалась. Она ожидала любой другой развязки – только не этой. История казалась ей неправдоподобной, но совпадений не бывает. Хотя чудеса случаются постоянно. Настроение улучшилось, а беспокойство за брата улетучилось. Она расслабилась, устроилась поудобнее на своём стуле и начала рассказывать Юре обо всех событиях, которые случились с ней за последние несколько лет. Об институте, о Колином назначении. О рождении в Магдебурге племянника Сергея, о недавней любви. Закончила своё повествование Марина коротким рассказом о новой знакомой Людмиле, с которой познакомилась только вчера. За разговором начало темнеть. До отхода по расписанию последнего автобуса на Ухту оставалось менее часа и родные люди начали прощаться:
– Мне осталось не долго, – сказал Юра. – Десятилетку я здесь закончил, но в Ленинград мне не вернуться. Статья подкачала! Единственный вариант – это, если я женюсь на женщине с пропиской и новая жена меня пропишет. Может ты мне кого-нибудь подыщешь, пока я здесь последний годик отбарабаню? – Брат с надеждой посмотрел на Марину…
Она, конечно, найдёт ему невесту. Организует свадьбу и позаботится о прописке. Она же найдёт ему работу, а когда его выгонят, найдёт другую. Потом третью… Марина будет заботиться о своём брате до конца его жизни. В ущерб своей семье снабжая деньгами, переживая за него и защищая от своего мужа. Когда последняя женщина, согласившаяся на совместное проживание с Юрой, покинет этот мир, она, используя деньги и связи, сможет «выбить» для него квартиру в центре Петербурга. Брат будет пользоваться этим и просить с каждым разом всё больше и больше. Он станет причиной частых раздоров в семье сестры, на что совершенно не будет обращать внимания и, как говорится, «не брать в голову». А сегодняшняя жизнь продолжалась. Марина возвращалась в Ленинград завтрашним скорым.
20
К зимней сессии в своём институте – «Таблетке», как уже тогда называли Химико-фармацевтический институт, Марина успела подготовиться и сдала её без «хвостов». А ровно через две недели «Пурга» вышла на ходовые испытания под командованием капитана первого ранга М. Бочарова и его старшего помощника капитана третьего ранга Н. Сафронова. До последнего момента не мог решиться вопрос с главным старшиной – должностью, конечно, не командирского порядка, но при экипаже в двести пятьдесят человек не менее значимой. На эту должность командование переманило у черноморцев опытного и знающего «боцмана» В. Павловского. Итак, поход через Балтику, Северное и Норвежское море вокруг Скандинавского полуострова начался! И начался с испуганной реакции наших противников из НАТО. Самолёты пролетали над кораблём настолько низко, что едва не задевали оснастку. Натовские корабли подходили вплотную, имитируя атаку. Это продолжалось до выхода «Пурги» в Норвежское море. Натовцы успокоились и разлетелись в разные стороны, а корабль продолжал движение в сторону Мурманска.
Марина держалась. Старалась себя занять чем угодно, лишь бы не думать о Виталии, но однажды он всё же позвонил. И солнце взошло на февральском небосклоне раньше обычного. Виталий рассказал, что скучал и во время тренировок на сборах в Казахстане никак не мог попасть в ворота. Его поэтому чуть не отчислили из сборной. Но он собрался и смог на какое-то время отодвинуть образ любимой женщины на задний план. Тогда у него опять стало получаться попадать мячом в ворота-поплавок, и его вернули в основной состав. Потом он выиграл с командой турнир на Балканах. Сразу после победы образ любимой Мариночки вернулся на своё место, а вместе с ним в Ленинград вернулся и он сам, чтобы тут же позвонить: Когда мы увидимся? – Виталик не дал ей времени на раздумья и настойчиво повторил: – Когда, Мариночка? Я очень хочу тебя увидеть, – в трубке воцарило ожидание.
– Ты хочешь пригласить меня поужинать? – спросила она, не веря до конца в то, что он всё-таки позвонил.
Её голос немного дрожал, а воздуха совершенно не хватало.
Прошедшие после последней встречи четыре месяца чувств молодой женщины не притупили. Наоборот! Чувства вдруг обрели новый вкус и цветовой оттенок. Виталий дышал в трубку и молчал. Потом, как бы спохватившись, сказал:
– Нет, не это. Я хочу заехать за тобой и посмотреть на тебя. А потом мы вместе решим, что нам сегодня делать. Так ты меня ждёшь?
Марина от нетерпения спустилась в холл пораньше и оттуда наблюдала в окно, как к парадной подъехал новенький Москвич 402 и оттуда появился Виталик. Сдерживая эмоции, она подошла к машине и знаками показала ему, чтобы тот тоже вёл себя сдержанно. Ей не хотелось, чтобы Лариска или кто-нибудь из соседей обсуждали: «Что это за мужчина, с которым Мариночка в новенькой машине куда-то поехала кататься? И почему они обнимаются? Интересно!.. Надо будет у соседей пораспрашивать…».
Про себя же она сказала: «Не выйдет, дорогие мои соседи, не дам я вам повода для сплетен. Считайте, что я на такси к Гале поехала. А что без шашечек, так вы просто не разглядели. Вот так!» – Открыв правую заднюю дверь, она села в автомобиль, не поворачивая головы к водителю.
Отъехав от дома, водитель повернул в Мраморный переулок и остановился. Марина тут же выскочила из машины и нырнула на переднее сиденье рядом с Виталиком. Они обнялись и застыли в долгом поцелуе, после чего поехали в сторону Невского, по дороге решая, где бы им поужинать и провести после ужина остаток вечера. Выбор пал на Метрополь – любимый ресторан Марины, где кухня была необычайно вкусной, а официанты – сама любезность и услужливость. При входе в ресторан стоял роскошный швейцар, напоминающий своей униформой отставного генерала. Скорее всего, почти так оно и было, только вряд ли звание швейцара соответствовало генеральскому. Наверное, он был отставным полковником какой-нибудь из спецслужб или подполковником. Он стоял у дверей и самолично решал, кто в его ресторане сегодня ужинать будет, а кто – нет. Решение во многом зависело от сообразительности клиента и его материального состояния. Обычно, полковник для достижения лучших результатов включал «деревенского парня», только не молодого:
– Куда прёшь? Не видишь, что закрыто. Спецмероприятие у нас! – и наваливался на дверь с внутренней стороны, чтобы воспрепятствовать проникновению в ресторан нежелательной публики. Под нежелательной публикой подразумевалась всякого рода шалупонь. Типа студента, «откроившего» от стипендии пятнадцать рублей. Этого должно было хватить, чтобы угостить в Метрополе только позавчера приехавшую из Медвежьегорска свою однокурсницу Машу очень вкусным ленинградским мороженым. Или молодого аспиранта, чья стипендия превышала студенческую всего на какие-то пятьдесят рублей и которому тоже хотелось «красивой жизни». Под «красивой жизнью» подразумевалось попить чаю с бутербродом. Заплатить за это удовольствие семь с половиной рублей и оставить рубль чаевых вышколенному официанту, который привык уносить с работы этих самых чаевых рублей не менее трёхсот за смену. А тут рубль! Младших научных сотрудников и их товарищей-инженеров здесь тоже не особо жаловали по причине малой заработной платы и потрёпанной одежонки. Само собой разумеется, что полковник ни при каких обстоятельствах не должен был впускать людей, одетых не в соответствии со статусом ресторана.
