Знала бы она, какую долгую жизнь приготовила ей судьба. В сорок она выглядела потрясающе, несмотря на болезнь. И в пятьдесят была по-прежнему красива. А сейчас ей взгрустнулось и от грусти захотелось немножечко поплакать. Но тут на балкон вышла Лариска и в обычной своей ехидно – грубоватой манере прервала плаксивое настроение сестры:
– Ты что нюни распустила? По любовничку соскучилась? Хочешь, я ему позвоню? Или Коля мало денег тебе дал, чтобы ты на братца не потратилась? Хватит хандрить! Давай лучше чаю попьём с вареньем. У меня брусничное прошлогоднее есть. Сейчас чайник поставлю…
На самом деле она давно хотела поговорить с младшей сестрой о деле, которое её очень беспокоило. О квартире.
– Дом скоро пойдёт на капитальный ремонт. На кухне потолок уже начал обваливаться. Сколько ещё деревянные перекрытия продержатся? – Я не знаю. Может, завтра вообще всё провалится. Комнату соседки Капы на «аварийное» состояние уже поставили. Скоро и нашу тоже поставят. Расселят тогда и дадут по комнате где-нибудь в новостройках, откуда потом не выберешься никогда. Тебе такая перспектива нравится? – Лариска неспеша размешала сахар в чашке с чаем, отрезала кусок мягкой булки от «Городского» батона и намазала его вареньем. – Вы бы с Колей подумали насчёт своей отдельной квартиры. Я слышала, что скоро, в конце года, на Чёрной речке и где-то на Московском проспекте начнут строить кооперативные дома. Это намного лучше, чем в Дачном или в Купчино. Хочешь, я узнаю поподробнее? И сестричке Тамаре тоже не мешает подумать о квартире. Её муж Сеня постарше Коли. Его на пенсию отправят уже года через три-четыре. Она что – захочет со своим выводком со мной за занавеской существовать вместе? Ты знаешь, Мариночка, чем это может кончиться. Я ей космы крашеные повыдёргиваю. И вообще… Будет лучше, если она переедете по хорошему. А ещё лучше, если вы обе переедете… Я бы на Чёрную речку сама бы перебралась. Только на кооперативную квартиру у меня денег не наберётся…
При упоминании о Тамаре с вырванными в перспективе космами Лариска начала «заводиться». Это означало, что надо со всем соглашаться, иначе она будет скандалить. Но вариант с кооперативной квартирой Марине самой очень понравился, поэтому концовку разговора сёстры провели мирно, доев остатки варенья из небольшой хрустальной вазочки. Володя сообразил, что разговор тётки с матерью шёл о деле серьёзном, о переезде в другой район. Он решил провести разведку и выяснить, что это за район такой – Чёрная речка.
«Звучит неплохо, а что там на самом деле? – у Володи разыгралось воображение. – Надо поехать и посмотреть своими глазами. Может, там в футбол играть негде? Я тогда не поеду! Может, в этой Чёрной речке нельзя на плоту кататься или рыба не ловится? Мало ли там ещё чего не хватает для нормальной жизни. Вот прямо завтра и поеду, пока мама в клинику пойдёт с астмой разбираться…».
Поездка к Чёрной речке принесла очень хорошие результаты. Вдоль неё до проспекта Смирнова – кто такой этот Смирнов? – всё было застроено. На правом берегу была поляна, на которой можно было погонять мяч пять на пять, даже шесть на шесть можно было поиграть. Ещё дальше рыли котлован под большой дом, а за ним стояло несколько пятиэтажек. Потом железная дорога, по которой ходили электрички в Белоостров. Сразу за железной дорогой стоял памятник. Сгорая от любопытства, Володя подошёл к памятнику и выяснил, что именно здесь Пушкина ранил плохой француз Дантес, которому ещё более плохой царь поручил его, то есть Пушкина, подстрелить. Потому что тот был против царя, но за свободу! Что-то подобное в школе рассказывали на уроке литературы.
«Получается, что Дантес был наёмным убийцей. Типа того, который убил Кирова по заданию троцкистов. Папа говорил, что троцкисты – это очень плохие люди. Запутанная, в общем, история. Интересно, от какого слова произошло слово троцкисты или троцкист? Футболист – понятно. От слова футбол. Трубочист – тоже понятно. А вот троцкист? Что такое троцк?.. Надо будет у мамы спросить, хотя она вряд ли знает. Вот если про лекарства… Мама может час про пирамидон рассказывать, а про кокоборксилазу – два! Кто знает, что такое кокоборксилаза?.. А я знаю… Кстати, у этого памятника тоже можно в футбол… Садик неплохой!..».
Сразу за садиком с памятником, строго на север, возвышался забор, который отгораживал остальной Ленинград от Комендантского аэродрома. «Вот это да! – подумал с восторгом Володя, – наверное, там самолёты старые стоят, если аэродром… Надо будет в следующий раз туда слазать, посмотреть! Маме надо сказать, что место хорошее. Пусть здесь квартиру и покупают!».
О результатах разведки Володя рассказал вечером маме. Она сначала расстроилась от того, что он без её разрешения через весь город… и лишила его мороженого на сегодня и завтра. Но потом пообещала учесть его мнение при принятии окончательного решения, которое в большой степени зависело именно от неё.
Через несколько дней они сняли маленький домик в Ольгино. До Финского залива было не более десяти минут пешком, и эти десять минут туда и столько же обратно стали их с мамой Мариной ежедневным моционом. Ей надо было много ходить, потому что скоро надо было рожать. В конце июня высыпало столько черноголовых подберёзовиков, что Володя не успевал их все собрать, а мама – мариновать. Им настолько понравилось это занятие, что скоро закончились все банки у них и у соседей. Устав от сбора грибов, Володя переключился на рыбалку. С больших камней, «заброшенных» в залив двигающимися льдами в доисторический период, он вылавливал из воды небольших окушков, из которых они потом варили уху. Какое же это всё-таки прекрасное время – лето! Потом приехал его отец Николай и купил два велосипеда. Один для себя, другой для Володи. Настоящий почти взрослый велосипед! Теперь они ездили не только на залив, но и на речку, которая протекала где-то в трёх километрах восточнее Ольгино. Там водились такие же, как в заливе, окуни, только поменьше размером, плотва, ерши и щуки, но щуку им поймать ни разу не удалось, как ни старались. В начале последней декады августа они попрощались с Ольгино и вернулись в Ленинград. Отпуск у Николая закончился и он улетел во Владивосток забирать из дока свой корабль. А через две недели в квартире на Дворцовой раздался то ли восторженный, то ли возмущённый писк нового Сафронова, окончательно разрушившего демографический баланс в семье. Его назвали Игорем неизвестно в честь кого. Может быть, князя Игоря?
«Хорошо, что не Лёвой, как в прошлый раз. Пусть будет Игорь, – подумал отец новорождённого. – Не буду же я спорить с Мариной из-за того, как ей хочется назвать это маленькое орущее существо. Ей нельзя расстраиваться. Может приступ астмы случиться…».
Николай плохо выговаривал букву «р» и поэтому радовался, что в имени старшего сына эта буква отсутствовала. С именем жены, Марина, он как-то справлялся, часто заменяя его на Зайка или Заечка… А тут Игорь! У него это получалось немножечко смешно – Игохь! Или что-то похожее на это.
Из роддома Марину забирали впятером. Приехала Колина сестра Анна. Пришла Лариска со своим очередным кавалером, тоже моряком, но гражданским, плавающим на сухогрузе. Отпросилась с работы теперь уже бывшая жена брата Юры – Благуша. Во главе встречающей группы стоял с цветами сбежавший с последнего урока Володя.
