Я засмеялся тогда, хотя до сих пор и не понял, шутка это была или нет. У Маринки очень хорошее чувство юмора, но иногда она заявляет такие вещи, что не разберешь, шутка это, доля шутки или абсолютно серьезная сентенция. Бывало.
Немного позже, выпив чаю с мятой, Маринка предложила мне игру. Сказала, зачерпывая ложкой липовый мед:
– Давай раз в день неожиданно – вопрос. Отвечаешь правильно – твое желание. Неправильно – мое.
– Давай! – согласился я, уже зная, каким будет мое первое желание. И, собственно, второе тоже.
И вот теперь – мэр Кирова. Я не знал его. Пришлось отшутиться:
– Наверняка какой-нибудь единоросс…
Связь была не очень хорошей. Некоторые слова тонули в булькающих звуках. Маринка меня не расслышала.
– Единорог? – переспросила она. – Ты считаешь нашего городского главу мифическим животным?
– Нет, милая, – ответил я, едва сдерживая хохот. – Что-то мифическое есть в губернаторе вашей области. Партийная принадлежность… Взяток не берет… Миф. А городской глава – какой-нибудь член «Единой России». Фамилию я тебе сказать не готов. Если, конечно, не отпустишь меня на секундочку к Интернету…
– Не-а. Это – против правил.
– Тогда твое очко.
– И желание.
– И желание, – повторил я за ней.
– Когда вернусь…
– Так возвращайся скорее!
– Целую, зай!
– Не называй меня… – начал было я, но она уже отключилась.
Я, постояв секундочку у окна, кинул смартфон на журнальный столик и, включив ноутбук, влез в Сеть. Ну конечно. Быков Владимир Васильевич. Генерал-майор. Единоросс.
Я посидел минутку, соображая, что же делать дальше, и, не выдумав ничего хорошего, пошел вниз – варить себе кофе. Выпил. Открыл ноутбук. И начал писать.
3
Летом 2007-го папин отпуск и часть моих каникул мы запланировали провести в Карелии. Игорь Васильевич, папин друг, пригласил нас в охотничье хозяйство, которым управлял его родственник, обещая хорошую рыбалку, охоту и грибы. К рыбалке и охоте я был равнодушен, а вот погулять по лесу в поисках грибов любил. К тому же мне очень нравилась Ленка, дочка дяди Игоря, веселая и озорная девчонка: с ней никогда не было скучно. Вечно что-то придумывала. Я с радостью согласился на поездку. Мама хотела составить нам компанию, но потом передумала. Папа же в то время только начинал свои бизнес-проекты, потихоньку выбираясь из сетей государственной службы, и его основной интерес в путешествии состоял, конечно, вовсе не в охоте и рыбалке, а в компании Игоря Васильевича, в отсутствии мамы и, собственно, в том, что это за собой влекло. Говоря проще, папа немного выпивал, а такие отпуска на все сто использовал именно для этого увлекательного, но не всегда созидательного процесса. Хотя это, наверное, вопрос объема. Дядя Игорь полностью разделял папины интересы.
Чтобы сразу взять быка за рога, они решили отправиться в путешествие на поезде. Хотя, как я помню, официальная версия выбора этого вида транспорта звучала так: пусть детки посмотрят, что такое поезд, не ездили, мол, никогда. Маршрут составили такой: на ночном экспрессе до Питера, затем с Московского вокзала на Ладожский, откуда днем уходил состав на Костомукшу. В Сортавале мы слезем часов в восемь вечера, а там уже нас встретит Сергей, родственник Игоря, и отвезет на место.
Почему я это все как сейчас помню? Ну, во-первых, меня сделали ответственным за выработку маршрута, а во-вторых, как уже говорилось, на память я не жалуюсь. Было мне тогда двенадцать, как и Ленке, но я, маленький и худой, выглядел на десять, а Ленка – наоборот, немного старше своих лет.
Около половины двенадцатого ночи 28 июля мы с батей выгрузились из такси и, зайдя внутрь Ленинградского вокзала, стали пробираться к перронам.
Игорь Васильевич и Ленка ждали нас под расписанием на выходе из вокзала. Я, подбежав к ним, буркнул дяде Игорю «здрасьте» и, улыбнувшись во все коренные, крикнул Ленке:
– Привет!
– Привет, – ответила она, позевывая, и моему папе: – Здравствуйте, дядя Юра.
– Привет, Лен. – Папа сунул руку Игорю для приветствия.
– У нас первый путь, – сказал тот, пожимая руку папе.
– Отлично. Пошли тогда? Загрузимся поскорее…
Четвертый вагон «Красной стрелы» встретил нас непроницаемым лицом проводницы, и мы, быстро проскочив мимо нее, загрузились в свое купе. Мужики оперативно распихали рюкзаки, застелили себе нижние полки и ретировались в вагон-ресторан, предложив нам посмотреть какой-нибудь фильм на планшете или лечь спать. Ленка выбрала второе, я же влез в ее гаджет и уткнулся в третью часть «Пиратов Карибского моря». Ресторан был в соседнем – пятом вагоне, думаю, совсем не случайно: билетами занимался мой папа.
Перед тем как задвинуть дверь, батя, хмуро посмотрел на меня, тихо пробасил:
– Юрий Юрьевич! Слышь, давай без фокусов. Из купе не выходить. Никому не открывать. Понял?
– Да, – ответил я. И он скрылся за лакированной светло-коричневой дверью.
Фокусы… Фокусами батя называл пробелы в дисциплине. Водился за мной грешок: мог свинтить куда-нибудь с дружками, вляпаться в историю, а потом родители носились по Москве. Поседевшие. В мыле. Трижды после разного сорта историй оказывался в милиции. Даже на учет там какой-то поставили. Как будто липло ко мне.
Ленка, скинув адиковские кроссы, переоделась и влезла на вторую полку, я же остался за столом внизу, с планшетом и бутылкой американской газировки. В половине второго ночи меня разморило – я нажал на паузу и влез на свою полку, скинув кеды, джинсы и футболку. И мгновенно заснул.
Мужики явились около трех. Сквозь сон я услышал звук открывающейся двери и их пьяненькое ворчание по поводу темноты. Но включать свет не стали – улеглись, и уже через пять минут тишину купе разрезал храп дяди Игоря. Папа спал бесшумно. И я снова провалился в сон.
4
Прибывали в восемь сорок. Заверещал мой будильник в простеньком телефоне Nokia. Ленка вскочила сразу, а тела внизу даже не пошевельнулись. Я быстренько смотался в туалет и приступил к побудке. В принципе, обошлось без проблем. Дядя Игорь сел на кровати после третьей моей попытки: глаза красные, щеки тоже. Мой же предок оставался лежать в постели, бормоча что-то вроде:
– Пиво… Холодное пиво… Ты можешь меня спасти… Найди, сынок… Принеси… Открой… Налей… Почему ты сидишь? Почему ничего не делаешь? Делай хоть что-нибудь… Не сиди сиднем.
Пограничное состояние между опьянением и трезвостью – похмельные утренние часы – очень сильно меняло этих двоих. Батя становился разговорчив до неприличия: нес всякую чушь, сыпал странными цитатами, читал стихи, хотя обычно из него не вытащить и слова, а Игорь, наоборот, молчал, отвечал односложно и хмуро, хотя он был тем еще болтуном.
