– Что за художник?
– Анатолий Сидоров. Гений, другого слова не найду!
– Странно, но чё-то не знаю такого. – Черепанов почесал лысину, напрягая память.
– Еще узнаешь, какие твои годы, – пообещал Витя.
– Кстати, в продолжение темы, – сказал Черепанов. – Я тут недавно отдыхал в Чехии, в Карловых Варах. Там есть фонтан очень оригинальный. Представляешь, стоят несколько мужиков, в полный рост отлитых из бронзы, и, понимаешь, прилюдно делают свое дело. Как живые, даже невдобняк за них. Звон струй, как в конюшне. Народу много собирается поглазеть. И почему-то бабы в основном.
– Это не в тему, – сказал Богема, прощаясь. – Я тебе про настоящее искусство, а ты мне про конюшню.
У Черепанова Витя раздобыл телефонный номер Куролесина. Затягивать не стал, сразу позвонил. Голос в трубке был сух и неприветлив. Куролесин мрачно удивился звонку Богемы, но от встречи не отказался, предложил зайти к нему в офис. Витя обнаружил его там в взвинченном состоянии. Они давно не виделись, Курлесин заметно постарел, добавилось седых волос. Он был старше Богемы, и Витя всегда обращался к нему по имени-отчеству.
– Сто лет тебя не видел, – настороженно сказал Куролесин. – Для чего это я вдруг понадобился?
– Уважаемый Вячеслав Григорьевич, позвольте вас пригласить на презентацию одной очень интересной выставки, – с шутливой торжественностью провозгласил Витя.
Куролесин вскинул густые брови.
– Не твоя ли выставка?
– Нет. Другой художник, я ему помогаю. Вот для вас официальное приглашение.
Куролесин пригласительный билет взял, но лицо обратил к окну, в раздумьях разглядывая заснеженную улицу.
– Это значит, я должен рассказывать, как хорошо трудится наше управление культуры, петь им хвалебные песни, – наконец произнес он. – А ты знаешь, что сегодня меня не пустили на заседание правительства? Я пришел, как обычно, а меня охрана: стоп! Вам, говорят, не положено. Как не положено? А вас, мол, нет в списках, вы не аккредитованы. Бред! И меня раз – от ворот поворот!
Он встал и зашагал по кабинету, припадая на покалеченную ногу.
– Испугались! – Он коротко хохотнул. – Боятся! Мне один из тех, кто там заседает – нормальный, в общем-то, мужик – по секрету признался: ты, говорит, так смешно и тонко над нами издеваешься, что я сам угораю, когда читаю твои материалы. Но ты, мол, это зря делаешь. Зря! Конечно, они хотят тихо и мирно делать свои глупые и темные делишки, и чтобы никто им не мешал. Я им мешаю! Мой шеф мне звонит: вы бы, Вячеслав Григорьевич, как-нибудь уладили отношения. А сам знает, что наш сайт читают во многом исключительно из-за моих материалов. Потому что они трогают за живое, народ не обманешь, после моих репортажей – кучи комментариев! Но на редактора давят, я его понимаю. А ты хочешь, чтобы я рекламировал их управление культуры?
– Нет, управление культуры не имеет к выставке никакого отношения, Вячеслав Григорьевич, – поспешил заверить Богема. – Выставка будет проходить в частном художественном салоне.
– Что? У нас появились такие салоны? Впервые слышу.
Куролесин уселся за стол, вчитался в пригласительный билет, и брови его опять полезли вверх.
– Уринальный рисунок? Это что-то новенькое. Я слышал про уринальную живопись.
– Да, это у Энди Уорхолла такая была, – небрежно вставил Витя.
– Да, была. Там только громкое название, а на самом деле – пошлятина, фуфло и профанация. Как и многое у него. А это что за женское лицо? Твой художник – женщина? Тогда я вообще ничего не понимаю. Но могу представить, что ее уринальный рисунок гораздо примитивнее, чем уринальная живопись у Уорхолла. В силу физиологических особенностей.
– Нет, художник – мужчина. А женское лицо – это портрет, который он, так сказать, уринально нарисовал, – сказал Витя.
Куролесин откинулся на спинку кресла, внимательно вгляделся в Богему.
– Витя, тебе не кажется, что кто-то один из нас двоих сумасшедший? – спросил он. – Кстати, я давно тебя не видел и совершенно не знаю, чем ты занимаешься.
– Не беспокойтесь, Вячеслав Григорьевич, я не сбежал из дурдома, – улыбнулся Богема. – У меня свой небольшой бизнес, мольберт не забросил, помаленьку занимаюсь творчеством для души. И пытаюсь помогать молодым художникам. Выставку организует Вадим Иванович Потапов, личность вам известная. Я у него на подхвате. Выполняя его поручение, принес вам приглашение.
– Потапов? – удивился Куролесин. – Владелец заводов, газет, пароходов? Ему-то это зачем?
– Вадим Иванович человек просвещенный, увлекается искусством. Наш местный Третьяков. Или Савва Морозов. Меценат, одним словом. У него в доме на Увале своя картинная галерея. Там и состоится презентация. Приходите, Вячеслав Григорьевич.
Куролесин помолчал, что-то думая.
– Информационный повод для материала хороший, Потапов в новом качестве, – сказал он. – Одно меня смущает – эта хрень с уринальным рисунком. Ведь явная фальсификация.
– Посмотрите на женский портрет. Вы сомневаетесь, что он уринальный? Я вам покажу, как это делается.
– Боже упаси. – Куролесин насторожился. – Что ты хочешь мне показать?
– Не волнуйтесь, Вячеслав Григорьевич, всего лишь видеосъемку. Творческий акт длится чуть больше минуты.
– Акт, – повторил брезгливо Куролесин. – Уж не порнография ли это?
– Нет, конечно. Все прилично и пристойно.
Богема достал из сумки подготовленный заранее планшетник, ткнул пальцем нужные кнопки, положил перед Куролесиным. Терпеливо ждал, когда тот посмотрит.
– Любопытно, конечно. – Куролесин вновь коротко хохотнул. – Даже не хочется верить глазам своим. Но с другой стороны… – Он отложил планшетник. – Ну и что, Витя? Ну и что? Это же из области курьёзов.
– Курьёз – это когда пытаются сделать что-то оригинальное, а получается глупость и несуразица. А здесь полноценный портрет, – сказал Богема.
– Портрет самый обычный, похожий на карандашный рисунок, только несколько размытый. Но обычный! – воскликнул Куролесин. – Единственное, чем он отличается от других таких же посредственных портретов, это тем, что он сделан не карандашом, не кистью, и даже не руками…
– Руки участвуют в творческом процессе, – возразил Витя.
– Тьфу ты! Да я не об этом. Мне плевать, чем написал Леонардо да Винчи свою Мону Лизу. Хоть ногами! Главное, что он создал шедевр на все времена.
– Уверяю вас, Вячеслав Григорьевич, что если бы он написал Мону Лизу ногами, очереди к ее портрету были бы длиннее в сотни раз, – сказал Богема.
– Уверяю вас, молодой человек, что если бы Леонардо да Винчи рисовал ногами, а его работы получались бы такого же качества, как вот этот ваш женский портрет, то имя его нам сегодня ничего бы не говорило. Современники высмеяли бы его, оборжали, и он как художник был бы забыт.
