– Как у тебя с художником? – спросил он Бестужева.
Николай Иванович чуть помедлил с ответом.
– Всё нормально, – сказал он. – Но разрешите о деталях доложить отдельно.
Когда совещание закончилось, и они остались вдвоем, Бестужев подробно изложил ситуацию.
– Семьдесят тысяч? – поразился губернатор. – Портрет из золота, что ли? Хорошо ребята устроились. Мне бы такую работёнку. Тут порою ночами не спишь, весь в заботах, а этот крендель не сеет, не пашет, елдой помахивает и горя не знает. Коля, им надо укорот сделать, пусть не борзеют.
– Думал я уже, с какого боку их прихватить, – сказал Бестужев. – Но проблематично. Как бы вообще всё дело не запортачить. У них ведь на все мои уговоры один ответ: не хотите, как хотите. А ведь мы хотим. Да и что с них взять. Я справки навел. Сам художник работает сторожем в детском садике, а его напарник вместе с женой торгует обувью на базаре. Конечно, художника из сторожей можно уволить, но его этим вряд ли напугаешь, если он свои картины за такие бешеные бабки рисует. Напарника можно проверкой по налогам напрячь. Но опять же, что это даст? Они ведь могут психануть, и тогда не видать Карнаухову своего портрета.
– А он что, этот Сидоров, такой незаменимый? – спросил губернатор.
– В том-то и дело, что он один такой уродился. Этим они, паразиты, и пользуются.
– Расстраиваешь ты меня, Коля, – сказал губернатор, закуривая. – Нам никак нельзя допустить, чтобы художник психанул. Выходит, что придется платить.
– Деваться некуда, – подтвердил Бестужев. – Потом с ними разберемся.
– Ты бы дал мне взглянуть на эти чудо-портреты. Сфотографировал бы их, что ли.
– Зачем фотографировать? Они же есть в Интернете. – Бестужев придвинул к себе губернаторский ноутбук и через минуту вернул его обратно. – Вот, полюбуйтесь.
«Листая» портреты, губернатор задумчиво произнес:
– Странно, в Интернете они есть, значит, всем всё известно. Но непонятная тишина вокруг, будто тайна какая-то.
– И у меня похожее ощущение, – подхватил Бестужев. – Я почему не стал сегодня при всех докладывать? Стыдно мне! Не хочется позориться. Кажется, что если начнешь при людях всерьез обсуждать эту хрень, тебя посчитают дебилом. Возможно, такие мысли не только у меня.
– Да, возможно, – согласился губернатор. – Но ты можешь мне объяснить, на кой ляд Владиславу Евгеньевичу, обласканному на самом высоком уровне, человеку, от которого зависит судьба многих уважаемых людей и который не привык заниматься ерундой, зачем ему этот уринальный портрет?
– Сам не могу взять в толк, – признался Бестужев.
* * *
Сначала прилетел референт Карнаухова. На первой же встрече с губернатором он сообщил, что всякие там охоты, рыбалки и прочие увеселения отменяются в связи с недостатком времени у Владислава Евгеньевича. В представленной губернатором программе были вычеркнуты все пункты, кроме одного – «Встреча с художником Анатолием Сидоровым».
Референту вместе с двумя прилетевшими с ним высокими, статными молодцами требовалось непременно осмотреть мастерскую художника на предмет безопасности. Бестужев немедленно вызвонил Рюмина, изъявил готовность передать деньги и обговорить назавтра время сеанса, для чего необходимо встретиться в мастерской.
– Да зачем именно в мастерской? Давайте где-нибудь пересечёмся, – предложил Рюмин.
– Нет, только там, – твердо сказал Бестужев. – Мне нужно еще кое-что там посмотреть. И очень прошу обеспечить присутствие Анатолия Петровича.
– А это зачем?
– Я отдаю немалую сумму и хочу наконец-то увидеть того, кому деньги предназначены. Договорились?
– Постараюсь его уговорить, но не гарантирую, – недовольно промямлили в трубке.
Когда они вшестером нагрянули в мастерскую (к москвичам присоединились товарищ из местных органов и участковый), Бестужев с удовлетворением наблюдал на лице Рюмина удивление и замешательство. Но ни тени испуга, негодяй, не выказал. Москвичи рассредоточились по помещению, исследуя его закоулки, а товарищ из органов попросил у Рюмина документики.
– Паспорт с собой не ношу, водительские права – пожалуйста, – сказал Рюмин. И спросил у Бестужева: – А в чем дело-то?
– Ничего страшного, так, необходимые формальности, – ответил Бестужев. – Что-то Анатолия Петровича не вижу. Где он?
– Его не будет сегодня.
– Виктор Алексеевич, почему вы здесь и что делаете? Где настоящие хозяева мастерской? – поинтересовался товарищ из органов.
– Мастерская принадлежит моему другу Володе Климачёву. Он сейчас в отъезде. Иногда дает мне ключи, чтобы я мог здесь поработать, – спокойно объяснил Рюмин. Обращаясь к Бестужеву, он сказал, всем своим видом выражая сожаление: – Наверное, зря весь этот… кипиш. Анатолий Петрович неважно себя чувствует.
– Вы решили нас шантажировать? – не выдержал Бестужев.
– Ну вот, сразу шантаж. Любой из нас может заболеть, все под Богом ходим, – заскучал Рюмин.
– Ладно, ладно, не обижайтесь, Виктор Алексеевич, уж и пошутить нельзя. – Обеспокоенный Бестужев выдавил из себя улыбку. – Давайте пройдем в укромное местечко, потолковать надо.
Они вдвоем переместились в кухонный закуток.
– Поймите, Виктор Алексеевич, это очень важная персона, поэтому приходится предпринимать все необходимые предосторожности согласно регламенту, – тихо и значительно произнес Бестужев.
– Неужели это президент Соединенных Штатов? – спросил Рюмин.
– Очень прошу вас отнестись со всей ответственностью к завтрашнему мероприятию, – продолжал Бестужев, стараясь не обращать внимание на зубоскальство наглеца. – Лукавить не буду, от этого зависит, насколько спокойно мы с вами будем жить дальше. Бывают в жизни моменты, которые определяют судьбу. Вы понимаете?
– Нам бояться нечего, мы свое дело знаем. И деньги отрабатываем на совесть, – уверенно сказал Рюмин.
– Вот и славно. Но мое дело предупредить.
На кухонном столе был подписан договор в двух экземплярах. Бестужев отдал деньги, и они расстались до завтра.
* * *
Самолет с Карнауховым приземлился к о б ед у.
Бестужев присутствовал в губернаторской свите, встречающей высокого гостя в аэропорту. Он не раз видел Карнаухова по телевизору, восседающего на важных правительственных совещаниях рядом с первыми лицами, но сейчас, в живую, молодость Владислава Евгеньевича, одетого в пуховичок, в джинсики, особенно бросалась в глаза. Пацан! Какой-то белобрысый пацан спускался почти бегом по трапу навстречу солидным, серьезным мужикам, спешащим пожать ему руку.
Бестужев знал от губернатора, что первоначально Карнаухов сразу из аэропорта хотел ехать к художнику, а от него обратно в аэропорт. Однако губернатор, калач тёртый, никак не мог такое допустить. Во-первых, это было бы проявлением оскорбительного неуважения по отношению к нему лично и его унижением в глазах подчиненных. Во-вторых, был у губернатора свой отдельный интерес к неформальному общению с молодым московским сановником: очень он надеялся заручиться у Карнаухова поддержкой в получении из федерального бюджета денег на региональные инвестиционные проекты. Поэтому он велел Бестужеву договориться с художником на шесть часов вечера, чтобы пока Карнаухов ждет, пока то да сё, можно было бы ввести его в курс экономического положения, сложившегося в регионе, и обосновать крайнюю необходимость в федеральной поддержке.
