Ромео смущенно зарделся:
– Большое спасибо, мисс Фукада.
– Миюки, для Ромео кабинет готов? – Спросил Мэйз. – Некоторое время ему придется поработать здесь с мисс Роккс и мисс Роуз. Надо подготовить рукописи для издания. Потом будем работать по обычной схеме. Координировать этот проект буду лично я.
– Кабинет? – изумленно повторил Ромео.
– Да, ты же не будешь сидеть целыми днями дома, да и нет смысла гонять секретаря и редактора туда-сюда. У нас полно помещений. Это ненадолго. Тебе не надо будет всю жизнь торчать в издательстве. Когда написанный материал будет полностью готов, ты сможешь уехать хоть в Тибет, чтобы продолжать писать. Так что, тебя устроит тот факт, что ты поработаешь здесь?
– Кабинет…– вместо ответа, с благоговейным восторгом выдохнул Ромео.
– Да, мистер Мэйз, кабинет для мистера Дэнилса готов. – Миюки ответила на заданный ранее вопрос.
– Хорошо, – Доминик встал с подлокотника и начал прохаживаться по комнате. – Тогда с завтрашнего дня все и начнем. Ромео, ты, надеюсь, взял с собой рукописи?
– Да. – Юноша кивнул на толстую папку рядом с собой.
– Мисс Роккс, возьмите их и начинайте набирать текст. И пригласите сюда мисс Роуз. Хорошо. Спасибо, мисс Фукада, что зашли познакомиться. Мы вас больше не задерживаем. А-а, вот что. Свяжитесь с маркетологами. Надо начинать работать над рекламной кампанией. Забросим им предварительную информацию, пускай пока думают. И вот… – он быстро подошел к столу, достал откуда-то свой портфель и извлек из него контракт, который Ромео подписал тогда, не глядя. – Вот это контракт. Ромео, ты ничего не хочешь в нем исправить? – Доминик повернулся к юноше и протянул ему листы.
Ромео отрицательно мотнул головой. Он даже не хотел читать этот контракт, так как все равно ничего бы в нем не понял. Вряд ли Мэйз хотел облапошить или закабалить его этим документом. По крайней мере, в голове Ромео даже не возникла подобная мысль.
– Окей. Мисс Фукада, передайте это, пожалуйста, в юридический отдел. Пусть зарегистрируют его под номером…. – он заглянул в раскрытый ежедневник на своем столе, – …а, вот, под номером 6871. Все. Спасибо.
Японка поднялась из своего кресла, вслед за ней вскочил и Ромео. Они пожали друг другу руки, и женщина, снова слегка поклонившись Мэйзу, покинула кабинет.
6.
– Ну что, не страшно? – Засмеялся Доминик.
Конечно, не страшно. Ни хорошенькая щебетунья Эвелин Роккс, ни японка со сложным именем, которое Ромео тут же забыл, ровно, как и ее лицо, ни пришедшая следом редакторша Ванесса Роуз, сдержанная и фатальная черноволосая красавица, не могли его напугать.
Три эти женщины были в его глазах куклами Мэйза, за ниточки которых он дергал, и они беспрекословно выполняли его распоряжения.
У Ромео, конечно, возникли кое-какие нескромные вопросы к Мэйзу, по поводу этих дам, но эти вопросы он смог бы задать ему только после третьей стопки текилы.
Пока Мэйз рядом, Ромео мог рассчитывать на полное содействие с их стороны. Это внушало уверенность. И, честно признаться, его мужскому самолюбию льстила мысль, что ему будут подчиняться две очень красивые женщины.
– Ромео, – назидательно погрозил ему пальцем Доминик, словно прочитав его мысли, – они не просто красивые женщины. Они очень квалифицированные специалисты. Моя работа, в некотором роде, понесет невосполнимый ущерб оттого, что я отдаю их тебе. Прошу тебя иметь это в виду. И не тратить время впустую на бессмысленную рефлексию.
В конце концов, действительно, не за тем ли он решился приехать в Лос-Анджелес, чтобы рискнуть? Никто не может сказать ему точно, что ждет его в недалеком будущем, но лучше попробовать и провалиться, чем просто бояться себя самого всю свою жизнь и так ничего о себе и не узнать. Какой смысл бояться людей и их суждений? Не лучше ли открыться навстречу этим людям и заставить их любить себя. Перед Ромео был образец того, к чему он хотел стремиться. И первое, что характеризовало этот образец – бесстрашие. И это главное, чему Ромео следовало научиться. Об этом юноша думал, пока Мэйз таскал его по коридорам и кабинетам издательства, и с гордостью демонстрировал свои обширные владения.
ГЛАВА 11
1.
С этого момента жизнь молодого человека по имени Ромео Дэниелс совершенно перестала быть похожей на ту, которой он жил предыдущие двадцать два года.
Первые двадцать дней в Лос-Анджелесе были похожи на какую-то феерию, невозможную на самом деле.
Его жизнь наполнили энергичные, яркие дни, новые, большей частью весьма привлекательные лица, увлекательная суета.
Днем он каждую минуту ощущал свою значимость и важность, пока диктовал секретарше, обсуждал поправки текста с редакторшей, делился соображениями по поводу внешнего оформления книг с художником.
Он упивался каждым внимательным взглядом, который бросали на него люди. Он радовался каждой похвале, от кого угодно и по любому поводу. Он фонтанировал идеями, неважно, удачными или нет.
Он чувствовал, как день ото дня, растет его сила, как он становится увереннее и защищеннее.
Он проводил в своем кабинете все больше и больше времени, часто засиживался с Эвелиной и Ванессой, не особенно заботясь об их времени. Он не мог себе позволить обращать внимание на их надобности и дела.
Сейчас он пересматривал все, чем жил добрую половину своей жизни. Он видел это как с высоты птичьего полета, новыми, зоркими глазами. Он знал, что и как надо было исправить, чтобы из наивного бумагомарания, его тексты превратились в зрелые, мудрые, сладковато-терпкие сочинения, которые люди непременно захотят читать.
И которые заставят людей чувствовать. Чувствовать то же, что и он.
А сейчас он чувствовал больше, чем когда-либо.
Если вечером Мэйз задерживался, то с наступлением темноты Ромео брал его собаку, откормленного черного лабрадора со странной кличкой Болван, и отправлялся к океану. Песчаный берег испокон веков считался лучшим местом для романтических размышлений. И не зря.
Образы, сверкающим потоком брызг, появлялись в его воображении каждый раз, как прохладная пена мерцавших лунным светом волн дотягивалась до его босых ног. Он смеялся и ежился от приятной прохлады, и тут же рассказывал о своих новых мыслях Болвану. Тот вилял толстым мокрым хвостом и смотрел на него так, будто одобрял все, что тот говорил, и грузно подпрыгивал в знак особого восторга.
Мэйз видел, как стремительно распускалась личность Ромео, до сей поры стиснутая крепко, подобно бутону, который мог бы так и засохнуть, не раскрывшись, не позвони ему тогда Роуд. Он будто бы все отчетливее видел, как сияет этот человек изнутри. Он, хотя и считал себя циничным атеистом, все равно был готов поверить, что ангелы существуют. Он каждый день видел перед собой ангела. Он бы так его и называл, хотя бы про себя, но боялся сознаться себе в сентиментальности. Ведь сентиментальным он себя вовсе не считал.
