– Минутку. – Мулат кивнул и растворился в танцующей толпе.
– Ну, как ты себя чувствуешь? – Спросил Доминик.
– Я уже пьяный, но все равно мне не по себе.
– Ты просто раньше не общался с тусовкой. Ты быстро привыкнешь. Только главное – не принимай их всех всерьез. А то умом тронешься.
– У Венсана очень красивые глаза.
– Да, вообще, он красивый человек. Этого у него не отнять. Горе женскому населению. Ведь многие самые красивые мужчины – убежденные геи. И это все знают. У него отец чернокожий марокканец, а мать из Омана. Поэтому он темный, а черты лица араба. Вернее, арабской женщины. У арабских женщин очень красивые лица. Его мать – невероятная, немыслимая красавица. Ладно, ты отдыхай, танцуй, а я пока пойду, переговорю с Лавандой и ее администратором. У меня еще дела.
4.
Спустя полчаса Ромео уже плясал как одержимый. Вокруг него вилось полдюжины красоток, таких же пьяных, как и он сам. Свой пиджак и галстук он где-то оставил, возможно, у бармена. Но об этом он сейчас не думал. Он вообще ни о чем не думал. Он веселился. Девушки висли на нем поочередно, ибо все в клубе уже давно заметили, что Ромео пришел с самим Мэйзом. А раз так, то он и сам являлся какой-то значительной фигурой. А уж охотниц за фигурами в «Ле Солей» было, хоть отбавляй.
Внезапно, его лицо уперлось в мощную грудь, едва прикрытую парчовой тканью. Ромео поднял голову и смутно разобрал лицо крупной женщины. Это была Мона!
Но, черт подери! Ромео уже было море по колено. В этом он смог убедиться незамедлительно: Мона, не раздумывая, сгребла его в охапку и поволокла прямиком в океан. На ходу она стянула с него рубашку. К счастью, в нем проснулись остатки разума, и он оказал яростное сопротивление, когда она попыталась стащить с него и штаны.
– О-о, моя конфетка! – Хрипло твердила она. – Так мне хочется поплескаться с тобой в ночных волнах!
Он вмиг протрезвел, когда начал захлебываться в соленой холодной волне. Но не успел Ромео ничего и сообразить, как Мона выловила его из воды, и сомкнула челюсти прямо на его губах. Юноша едва успел перевести дух.
И вдруг, ни с того, ни сего, ему сделалось невероятно смешно. Он вспомнил совет Доминика. Целоваться с транссексуалом, посреди океана, напившись шампанского – об этом можно будет рассказывать внукам! Ромео не сдержался, и прыснул со смеху ей прямо в рот. Мона отпрянула, недоуменно поглядела на него. Он продолжал хохотать. Тогда она тоже хихикнула, потом залилась своим зычным, басовитым смехом.
– Мы ужасно смешные, правда, моя конфетка? – Пробасила она.
– Да! – Давясь от смеха, ответил Ромео.
– На нас все смотрят с берега! – Хохоча, сказала она.
– Да! – Ромео закатился снова. Как все просто! Ведь можно просто играть в игры! А если так: он обхватил ее большую голову руками, и сам поцеловал ее в рот, все еще не в состоянии подавить смех. Она манерно простонала:
– О-о, моя конфетка! Ты прелесть!
– Ха-ха-ха!
– Поехали ко мне, мой пупсик!
– Не-ет! – Весело ответил Ромео. Он послал ей воздушный поцелуй и быстро погреб к берегу, оставив ее в одиночестве раскачиваться на волнах.
На самом деле, Мона оттащила его в море всего на пару метров. Поэтому, развернув к берегу, он сразу смог увидеть небольшую группу зевак, и в центре ее Венсана, Доминика и Анаис. Они всласть потешались над Ромео и Моной. Анаис, оказывается, тоже приехала в «Ле Солей». Ромео раньше ее не видел.
Он была одета в узкое декольтированное платье цвета запекшейся крови, которое великолепно подчеркивало изумительные изгибы ее фигуры. Волосы ее в этот раз были распущены и сияющим каскадом ниспадали к самой талии. На руках она, как всегда, держала Моргану. Ромео невольно залюбовался ею.
Когда ему показалось, что он смотрит на нее неприлично долго, ноги его в тяжелых, полных воды туфлях, уперлись в песчаное дно. Он сделал рывок и почти бегом выбрался на берег.
Венсан не сводил с него глаз. Ромео появился почти как Афродита, из пены морской. Мокрый, молодой, гармоничный, соблазнительный плод матушки природы. Его небольшой рост и лицо ребенка придавали особый, пикантный шарм его развитому, красивому телу. Венсан тронул себя за мочку уха и ухватил Доминика за рукав:
– Слушай, да этот мальчик же идеальная модель для моего нового персонажа!
Доминик, который до этой секунды весело гоготал, внезапно осекся. Левая бровь его резко подскочила вверх, взгляд застыл.
– Ну и что дальше? – Глухо спросил он.
– Н-ну,… – Венсан жестом указал на юношу, который стоял у кромки воды, и с улыбкой отряхивал свои темные волосы, – ты только полюбуйся на этого тигренка.
Доминик взглянул на Венсана и окаменел, словно пораженный взглядом Горгоны: Венсан смотрел на юношу, будто на сливочный торт. Голодным, алчным, вожделеющим взглядом. Он хоть сейчас бы набросился на него и сожрал бы его целиком.
В голове Мэйза потемнело. Его бросило в жар. Еще мгновение, и он, наверное, убил бы его. Но в эту секунду раздался звонкий голос Ромео:
– И, как вам наше купание?
– Ну, ты даешь! С Моной в океан! Ты рисковый парень, оказывается! – Воскликнула Анаис.
Доминик скрипнул зубами и выдавил из себя натужную улыбку.
И тут, Венсан положил руку на голое, влажное плечо Ромео, нежно погладил его у основания шеи и сказал вкрадчивым голоском:
– Послушай, милый. Я сейчас рисую новый комикс. У меня главный персонаж – вылитый ты. Может, захочешь мне позировать? Приезжай ко мне в студию, я тебе все покажу. Не представляешь, как будет здорово. Ты в эротических комиксах. У меня в студии та-ак уютно! Тебе понравится, обещаю…
5.
Это мгновение стало Доминику откровением. Слова Венсана многократным эхом повторились в его ушах, все громче и громче.
Неконтролируемая, адская ненависть к Венсану Бенуа вдруг изверглась из недр его души как из жерла вулкана, черным, всепожирающим пламенем. Раскаленная магма злобы, растекаясь, сожгла его разум, ослепила его глаза.
Он отшатнулся сам от себя.
Но деваться от себя ему было больше некуда.
Он вынужден был сознаться, что испытывал РЕВНОСТЬ! Мучительную ревность! Нестерпимую ревность! Ревность поглощала его изнутри. Ревность плавила его мозг!
Ревность приказывала ему: Раздавить! Уничтожить! Искромсать! Испепелить! Разрушить до самого основания!
Кого?
Венсана Бенуа?
Или лучше себя? Себя самого?!
Ревность унижала его; она уничтожала его; она парализовала его, лишила неуязвимости! И она была сильнее, намного сильнее, чем воля Доминика Мэйза. Впервые в жизни, он познал, что такое ревность. Это безумное, демоническое чувство одним рывком сорвало покров с самых скрытых тайн его души. Тайн, о которых он сам доселе не знал. Ревность открыла ему истинное имя того лжеотцовского чувства, которое он испытывал в лаборатории Роуда, в кальянной…
