Кстати, Женька, которого мы вслед за школьными друзьями стали звать Джоном (его кумиром был Джон Леннон из легендарных «Битлз»), очень нравился девушкам.
Тогда, в конце 70-х, жил он в центре города, а его папа, директор Горпродторга, баловал сына, создавая ему все условия для райской жизни.
Однако была у него одна беда. Давняя. С самого деревенского детства.
Джона за эту самую, практически «киношную», внешность называли… евреем.
Сначала он даже не знал, кто такие евреи, просто улыбался и часто моргал длинными черными ресницами.
Потом он подрос и ему все объяснили. Не знаю, говорили ему, что евреи пьют кровь христианских младенцев, или нет, но Джон возненавидел их всей душой.
Когда его называли «еврей», он зверел, бросался на обидчиков (сколько бы их ни было) и бился беспощадно.
Надо ли говорить, что очень скоро его перестали так называть?
Но, как в том анекдоте, осадок-то остался!
Когда мы поступили в институт и возвратились с картошки, он подошел ко мне и, чуть прищурившись, сказал:
– Ты хороший парень, Диман! – а после небольшой паузы добавил: – Хоть и еврей!
В моей максималистской и антисемитской юности это была высшая похвала.
Так вот, курсе на третьем с Джоном произошло событие, которое перевернуло все его представление о жизненных ценностях.
Стоял летний вечер. В такие вечера, когда стихает дневной шум и оседает пыль, скамейки занимают парочки влюбленных, которые жмутся друг к другу и не замечают никого вокруг. Джон шел домой, думая о том, получится ли у него что-нибудь сегодня после дискотеки с Юлей Перовой (красоткой из нашей группы) или нет. Некий опыт общения с девушками у него уже был, так что в грязь лицом он не ударит, а вот другим ухажерам нос утрет!
Дома он надел белый венгерский батник «Фекон» и шотландские джинсы «Вайлд Кэт». Летние ботинки «Саламандер» знаменитой немецкой фирмы подчеркнули безупречный стиль соблазнителя юных красоток-дурочек.
В этот чудный летний вечер Джон, не торопясь, шел в бар Политехнического института, и встречные девушки призывно улыбались ему, а юноши уважительно смотрели вслед, потому что так в то время одевались только спортсмены или артисты.
Дорога к Политеху шла через сквер, который старались по вечерам обходить стороной. Джон шел твердой, уверенной походкой сильного человека, поднаторевшего в дворовых разборках.
Вдруг он услышал шум. Повернув голову, Джон увидел, как под единственным горящим фонарем рыжий парень с криком:
– Убью, мне по барабану! – отмахивался обломком доски от наседавших на него четверых противников.
«Это же Йоська, из соседнего дома», – мелькнуло у Джона в голове. И в тот же миг один из нападавших закричал:
– Мочи жидов!
Джона переклинило. Он забыл и про дискотеку, и про вожделенную Юлю Перову. Он забыл про белый батник и новые джинсы.
Как бык на красную тряпку, Джон бросился на нападавших и молча стал наносить умелые и точные удары.
Все завершилось очень быстро. Когда Джон пришел в себя, то увидел Йоську, который, горестно причмокивая, рассматривал лопнувший по шву батник и порванные джинсы.
– Давай, мама зашьет, будет незаметно! – сказал он Джону.
Потом они сидели на остатках скамейки и пили «Агдам». Из горлышка. И болтали.
На следующий день, во время консультации по «сопромату», Джон подсел ко мне и сказал:
– Диман, если хоть одна тварь позволит себе обозвать тебя жидом, бей в рыло, я рядом!
Правдолюб
Нет ничего интереснее, чем наблюдать людей.
Да, да, именно «наблюдать людей», а не «наблюдать за людьми». Второе относится к компетенции врачей или силовых структур. Наблюдая друг друга, мы меняемся, испытываем эмоции (к сожалению, не всегда положительные) и накапливаем тот самый «жизненный опыт».
Колю Шелкова я знаю уже лет тридцать. Он вырос в хорошей семье, мама – учитель и отменный кулинар, папа – детский писатель и замечательный рассказчик. В общем, обычный человек – не семи пядей и не дурак, учился, женился, развелся, женился – ничего особенного. Однако было в нем то, что уже почти утрачено в нашей сегодняшней жизни. То, что стало не модным и странным, то, что еще вчера считалось обычным, само собой разумеющимся, а сегодня вызывает недоумение и зачастую просто раздражает.
Коля всегда, везде и всем говорил правду. В любых обстоятельствах, невзирая на чины и звания, а также возможные проблемы в дальнейшем.
Шелков резал правду-матку уверенно и ни минуты не сомневался в своей правоте. Да и чего сомневаться-то, – это же ПРАВДА!
Правда его конечно же была субъективной (а как по-другому?) и отражала его восприятие мира, добра и зла, подлости и справедливости.
Однажды, когда мы с ним пили лучшее в мире «Жигулевское» пиво, отстояв полчаса у чапка в ожидании целительной влаги, Коля увидел нахала, который, раздвинул мощными руками очередь (не реагируя на возмущенный ропот), взял две кружки пива и спокойно пошел к ближайшему столику.
Несмотря на то что нахал был в два раза крупнее Шелкова, Коля сказал ему… Когда Коля пришел в себя и встал с пола, то просто взял кружку и двинул обидчика по башке. После этого нахал стал инвалидом, а Шелков три года шил рукавицы, овладевая новой профессией и помогая защищать мозолистые ладони строителей коммунизма.
Потом были времена перестройки, ускорения, развала СССР, приватизации. Кто-то рассказывал мне, что Шелков занялся бизнесом и даже неплохо преуспел в нем.
Вскоре я увидел его. С плаката, на котором было написано: «Ничего для себя, все для людей!», чуть постаревший и располневший Колян уверенно смотрел через очки на прохожих.
Шелков стал депутатом Городской Думы, а газеты пестрели выдержками из его выступлений, в которых он обличал власть, разоблачал взяточников.
В общем, как всегда, говорил правду и ратовал за справедливость.
Он вступил в не модную Коммунистическую партию и возглавил ее городское отделение. Шелкова узнавали на улице, жали руку, просили сфотографироваться вместе с ним.
Всем было понятно, что, наверное, он окажется в Государственной Думе.
Неожиданно у него возникли проблемы с бизнесом. Налоговые проверки, выемка документов. В мгновение ока Коля превратился в глазах избирателей из кумира в коррупционера. Шелков боролся за правду долго и бескомпромиссно. В выборах он больше не участвовал, ходил по судам, писал жалобы, ездил в Москву…
О нем быстро забыли не только избиратели, но и товарищи по партии.
Я увидел измотанного и седого Коляна на похоронах его отца.
Шелков подошел ко мне, обнял и расплакался.
