– Слышь, ты чо, не видишь, тут места нет, положи на другую полку!
Господин Осе улыбается, а сам продолжает устраивать свой портфель на наши куртки.
– Он чо, сука, делает?! – спрашивает меня Андриенко, и лицо его наливается краской, что явно не предвещает ничего хорошего.
– Ладно, Ося, – говорю я, – успокойся, они запрограммированы, что класть багаж нужно только на полку в своем ряду.
Пока мы разговаривали, опоздавший запихал-таки портфель на нашу полку и спокойно уселся.
Ося посмотрел на него, потом подмигнул мне и со словами:
– Ща я его перепрограммирую! – вытащил чемоданчик, швырнул его вдоль прохода, после чего развалился в удобном кресле чудесного бизнес-класса и… захрапел.
Господин вскочил. Я, практически перепрыгнув через Осю, встал рядом, чтобы отразить нападение на моего друга. То есть я не сомневался, что будет драка, но…
Господин, взвизгнув, бросился к стюардессе и начал ей что-то горячо объяснять, размахивая руками. Что тут скажешь, другая ментальность.
Стюардесса, надо отдать ей должное, внимательно выслушала господина, потом мой возмущенный рассказ из которого, думаю, она поняла только слово «Бриони», после чего вежливо и спокойно усадила нас на места, подняла портфель, уложила его на другую багажную полку и, мило улыбнувшись нам, ушла.
Блин! И все! Конфликт был исчерпан!
Я еще шумно дышал, когда Ося перестал храпеть, приоткрыл один глаз и шепотом сказал:
– Ничего, Серега, не волнуйся, мы его в Женеве в аэропорту подловим!
Новая жизнь
Под Новый год Костяна уволили с работы. Он, конечно, сам напросился, но терпеть уже больше не было сил.
Привез, значит, он шефа на новогодний корпоратив в самый модный клуб. Привез и остался в машине ждать – шеф не любит, если куда отлучиться задумал, вдруг машина срочно понадобится. Ждет, музыку слушает, по сторонам смотрит.
Вон бизнесмены известные прибыли, вон депутаты городские съезжаться начали, а вон, глянь-ка, сам мэр пожаловал.
Сидит Костян, думает, что Светке подарить на праздник. Вдруг по стеклу «тук-тук» – Васька, водитель Николая Ивановича, стучится. Опустил Костян стекло водительской дверцы, вдохнул воздуха морозного, ядреного и выдохнул:
– Чего, Васятка?
А Васятка пританцовывает на морозе ботинками модными, дубленку новую не застегивает, чтобы виден был клифт да галстук яркий.
«Балует его Николай Иванович», – с завистью подумал Костян, а Васька ему с улыбочкой:
– Константин, вы на ужин приглашены?
Костян нахмурился, чего, мол, ты, баламут, несешь, и спрашивает:
– На какой ужин, Васятка? Ты, случаем, рамсы не попутал?
– Ну, что вы, Константин Сергеевич, – похохатывает Васька и показывает Костяну открытку, на которой радостно улыбающийся водитель прямо за рулем ест суши, а рядом девка длинноногая сидит и улыбается.
– Мне Николай Иванович дал, тут в цоколе для водил и охраны отдельный стол накрыт.
Закаменел лицом Костян:
– Не звали меня, – сказал резко, рублено и стекло поднял, типа, окончен разговор.
Васька плечами пожал, головой покачал и пошел, пританцовывая, в клуб.
– Вот как, значит, – закипел Костян, – спасибо за праздник, начальничек!
Дальше все, как во сне. Заходит он в зал, где за круглыми столами городская знать собралась, отыскивает глазами шефа, который мордой раскрасневшейся тычется в щеку красавице местной, с декольте до пупка, подходит к их столу и…
Раз! – швыряет ключи от «бумера» прямо шефу в салат.
Два! – берет бутылку с газировкой и выливает шефу на лысину (тоже красную).
Три! – шлепает его ладонью по лысине и уходит!
Пришел Костян домой, выпил молча стакан водки, отмахнулся от Светки и спать завалился. Проснулся утром от визга Светкиного:
– Ты что наделал, идиот! Что жрать-то будем?! Правильно Елена Васильевна говорит – судить тебя, скотину, нужно! – и заревела, закрыв лицо руками.
Позвонил Костян на работу, крика Елены Васильевны, секретарши шефа, слушать не стал, буркнул:
– За книжкой и расчетом Светка придет, – и бросил трубку.
Схватил дубленку свою старенькую (уснул-то в одежде) и пошел на улицу.
А там… Снежок мягкий падает, люди суетятся, бегают перед праздником. Кто за подарками, кто еду к столу купить, в общем, при деле все, один он, как неприкаянный, никому не нужен.
Пошел Костян тогда к Косте-тезке, тот в номерах банщиком работал.
Костя встретил ласково (сам с похмелья был):
– Давай-ка, тезка, раздевайся, да в парилочку! Есть у меня номерок свободный, отдохни немного.
Разделся Костян, зашел в парилку и начал жару поддавать – все мало ему. Бросает воду на каменку и приговаривает:
– За всю фигню! За всю фигню!
Незаметно слабость на него навалилась, и отключился Костян от действительности, что обрыдла ему.
Вскоре открыл он глаза и… чудо-чудное увидел. Лежит он себе на пляже у океана (вот почему не у моря, а именно у океана, Костян не понял, просто почувствовал – океан!), солнышко ласково светит, рядом девица длинноногая в бикини суши ему предлагает и щебечет что-то на языке неведомом. Костян не теряется – суши пробует (вкусно!), да девицу по ноге поглаживает, а та улыбается ему и папироску протягивает.
«Забавно, – думает Костян, – папиросы-то я только в детстве пробовал».
Затягивается он табачком заморским, а табачок-то особенный, забористый. Стали видения разные Костяна заманивать, одно краше другого.
Вот и дом большой с колоннами, вроде как его собственный, машина спортивная красная у дома, а на крыльце девица та самая, с пляжа, только не в бикини, а голая. Смеется она зазывно, да телом точеным подрагивает.
Вдруг садится Костяну на плечо попугай, птица говорящая, и картавит ему на ухо:
– Все это твое может быть, Костенька, только скажи, что жизнь твоя прежняя зря прошла!
– Да легко! – Костян отвечает и, только сказать уже хотел слова волшебные, как маму свою увидел. Несет она ему кружку с молоком и приговаривает:
– Пей, Костенька, молочко парное, заговоренное! Пей, ума-разума набирайся!
«Сколько же на могилке-то ее не был…» – опечалился Костян.
– Кыш, провокатор картавый! – крикнул на птицу яркую и смахнул ее с плеча.
Потемнело вдруг вокруг, сыро и жарко стало. Да еще попугай не отстает, крепко когтями за плечо держится, крыльями машет!
