– Молчи, безумный! – взвыл наконец перепуганный башмачник, резво прикрывая рот Льва грязной пятернёй.
Из соседних палаток и лавочек уже начали высовываться любопытные носы вездесущих соседей. Ахмед со стоном впихнул говоруна в свой низенький сарай и толкнул задом на кучу кожаных обрезков.
– Ты что, совсем потерял разум?! Даже у стен есть глаза и уши, а ты кричишь на весь базар: «Я – вор! Я – внук дедушки Хайяма!!» Тебе отрубят голову, а меня изобьют палками как укрывателя злодеев!
– Да ладно запугивать… – буркнул Оболенский, но тон понизил. В сарайчике пахло кислым молоком и гарью, на полу валялся нехитрый сапожный инвентарь: ножи, шило, дратва. Сам хозяин, опустившись на корточки, пристально вглядывался в лицо своего необычного гостя.
– Ты не похож на жителя Востока. Твоя кожа белая, лицо нежное, словно никогда не видело солнца, а руки не ведали молота или мотыги. А глаза… Они же голубые, как небо! Где только старый Хайям отыскал такого внука?
– Не дави на дедушку! – строго предупредил Лев. – История моего рождения полна загадок и тайн, а ты хочешь, чтоб я тут вот так сразу всё и открыл?! Эксьюзми, сэр, только для посвященных и членов профсоюза! А вообще-то закрывай давай свою лавочку и пойдем посидим где-нибудь в кабаке за кувшинчиком румийского. Приличное вино, я пробовал…
– О несчастный, ты что, не знаешь – Аллах запрещает правоверным…
– Ну ни фига себе! Как-то странно он запрещает – выборочно! Мне, значит, нельзя, а горбоносому господину Шехмету можно?! Слушай, не морочь мне голову, а? Я с утра не завтракал…
– Сиди! Никуда не ходи… О Мухаммед, за что мне такое наказание? Я принесу лепёшки, козий сыр и немного молока. – Башмачник решительно встал, всем видом давая понять, что Оболенский причинит ему минимум неудобств, если останется в сарайчике. А вот если выйдет наружу, то – максимум! Лев хмыкнул и полез за деньгами.
– На, прикупи всего и всякого. Чего не хватит, скажи, я наворую. Да, и присмотри, куда там можно ослика привязать, он у меня незарегистрированный и наверняка числится в угоне…
Ахмед пробормотал под нос какую-то короткую молитву, помянул шайтана, сплюнул, сгрёб монеты и вышел вон. Будущая гроза Багдада с наслаждением вытянул ноги и даже слегка придремал, пока башмачник не вернулся…
* * *
Без страха перед Аллахом нет стыда перед людьми.
Иранская поговорка
– Сволочь ты, Ахмед, а кумыс этот дрянь несусветная!
– Он хорошо утоляет жажду и полезен при болезнях печени. Кушай инжир…
– Уф… меня уже от плова мутит, жирный, как не знаю что…
– Жир – это благодеяние Аллаха, служащее для смягчения нрава и блеска кожи у правоверных!
– А кто додумался есть его руками?! В приличных заведениях подают ложки и вилки, на крайняк – китайские палочки…
– Вай мэ! Сам эмир кушает плов руками… Ты что, совсем не обучен вести себя за столом?
– О, блин горелый! Ну чья бы корова мычала… Ладно, давай сюда свою кислятину, всё лучше, чем этот зелёный чай. К вам на базар индийский совсем не завозят? Что, и грузинского с опилками тоже нет? Пресвятая богородица, ну и дыра…
Башмачник Ахмед в прошлом был образованным человеком. Он с детства много путешествовал, ходил с караванами, понимал четыре языка и даже учился грамоте у муллы. Старого Хайяма знал давно, называл его дедушкой, как знал и то, что седобородый пьяница и поэт подворовывал направо-налево. Когда гонения на мелких жуликов достигли апогея и на улицах Багдада хватали едва ли не каждого второго прохожего, именно Ахмед прятал у себя будущего классика персидской литературы. Прятал и кормил, рискуя в любой момент быть изобличённым и подставить свою спину под палки стражников эмира. Поэтому молодого человека, назвавшегося «внуком старого Хайяма», он принял безоговорочно, ибо вслух признать такое родство мог либо отчаянный удалец, либо безнадёжный сумасшедший.
– А зачем тебе Ходжа Насреддин?
– Да, честно говоря, понятия не имею… Дедуля особенно настаивал, чтоб я его нашёл. Вроде бы вместе мы сделаем козью морду вашему эмиру.
– Уй… зачем так громко кричишь?! Неужели о твоей глупости непременно надо оповестить целый свет? Никто во всём Багдаде ни за что не станет помогать безумцу, дерзнувшему грозить великому эмиру! Поверь мне, чужеземец, никто!
– Слушай, Ахмед… Я, может, чего не так сказал, ты извини. Все эти словечки прикольные – сор, шелуха, не принимай за чистую монету. Но скажи мне – правда, что у вас казнили детей?
– Казнили… воров.
– Даже самых маленьких?
Башмачник не ответил. Власть любого тирана держится на крови, правление эмира Селима ибн Гаруна аль-Рашида было не лучше и не хуже предыдущих. Если Аллах дарует человеку власть, он, несомненно, отдаёт её в достойные руки. Да и кто бы взялся оспаривать мудрость Всевышнего? Любой муфтий, мулла и даже бродячий дервиш в два счёта объяснили бы сомневающемуся глупцу всю глубину его падения в бездну безверия. Раз эмир взялся за искоренение пороков, то уж никак не без поддержки на небесах… Значит, и Аллах, и пророк его Мухаммед, и другие праведники одобряют действия эмира. Ахмед основательно потряс головой, отгоняя от себя почти забытый ужас – детские руки на плахах Багдада…
– Он не будет тебе помогать.
– Кто?
– Ходжа Насреддин.
– Не понял юмора…
– Ходже сейчас около тридцати, это достаточный возраст для умудрённого жизнью мужа. Он очень изменился, совершил паломничество в Мекку, остепенился, потолстел, и люди обращаются к нему – «домулло». Это уважаемый человек, чтящий Коран, наизусть знающий Саади и Хафиза, совсем не тот сорванец, каким знал его твой дед. Ходжа – благочестивый мусульманин, как только ты откроешься ему, он призовёт стражу.
– Не может быть… Слушай, а мы, вообще, говорим об одном и том же человеке? Я думал, Ходжа Насреддин – друг бедных, хитрец и благородный мошенник, разъезжающий повсюду на сером ослике и носящий титул «возмутителя спокойствия». Чёрт, да я же про него целых два кинофильма видел!
– А что это такое – «кинофильм»?
– А… не помню, – потупился Лев. Башмачник пожал плечами и начал складывать на блюдо остатки пиршества. Оболенский, подперев кулаком щёку, задумчиво изучал щели между грубыми досками сарая. Украденное «транспортное средство» было привязано у заднего входа и от посторонних глаз занавешено полосатой тряпкой.
– Переночуй у меня. А завтра уходи из нашего города искать своё счастье. В Багдаде ты не найдёшь ничего, кроме бесславной гибели под ятаганом эмирского палача…
– Убедил…
– Хвала аллаху! Я постелю тебе в углу.
– Нет, дышать всю ночь этой закисшей кожей… увольте! Стели рядом с дверью, там хоть сквозняком тянет.
– Как скажешь, уважаемый… Вот так подойдёт?
