– Ты у меня прелесть! Раз такое дело, какой, к лешему, гарем?! Я отказываюсь от эмирства! Эй, Селим ибн Гарун аль-Рашид, ты меня слушаешь?
– Только этим и занимаюсь… – сухо буркнул эмир.
– О, да у тебя начинает проявляться сарказм, – искренне удивился Лев, – а от сарказма уже недалеко до иронии, ты выздоравливаешь на глазах. Вот, собственно, нечто подобное я и намеревался пожелать. Граждане багдадцы! Ваш эмир по сути своей человек неплохой и неглупый, просто чересчур серьёзный. А потому менять его мы не будем! Мы его… подкорректируем… Бабудай-Ага!
Доселе молчавший джинн послушно склонился к Багдадскому вору, внимательно вслушиваясь в его указания. Вся площадь ждала, затаив дыхание и вытянув шеи. Потом по широкоскульному лицу Бабудай-Аги пробежала довольная улыбка, он снисходительно кивнул, хлопнул в ладоши и… исчез. Если зрители ждали каких-то шумных спецэффектов с громом, молниями и конфетти, то вынуждены были разочарованно развести руками. Селим ибн Гарун аль-Рашид, зажмурившийся и вжавшийся в кресло, осторожно ощупал себя и открыл глаза. Ничего такого зримого с ним не случилось… В смысле, рога на лбу не выросли, уши не удлинились и речь вроде бы осталась по-прежнему человечьей, а не ослиной, к примеру…
– Ну и чего ты добился? – краем рта прошипел Ходжа.
– Сейчас увидишь, должно сработать… – точно так же отмазался Лев. – Расскажи ему какой-нибудь анекдот.
– Кому ему?
– Балда, эмиру!
– За твои анекдоты у нас сажают на кол, – душевно пояснил Насреддин, улыбаясь так, словно у него перекосило лицо. – Я ещё очень молод, я могу исправиться, доучиться на муллу, в конце концов… Лёва-джан, давай скажем, что мы пошутили, и скромненько попросим прощения?!
Стоящая рядом Джамиля восприняла тихую панику Ходжи по-своему и, загородив собой массивного Льва, вновь бухнулась на колени перед оживающим эмиром:
– О мудрый и благородный владыка Багдада! Я, бедная вдова, припадаю к твоим стопам с мольбой о справедливости. Пощади жизнь этого человека! Он спас меня и многих честных мусульман сразу от восьми пустынных гулей. И ещё одного, моего бывшего… но тоже очень страшного!
– Каких гулей? Почему спас? Ничего не понимаю… – нервно отмахнулся правитель, и все поняли, что сейчас он способен как казнить, так и помиловать. Раз глупый Багдадский вор отпустил могучего джинна, то теперь всё зависит от настроения эмира…
– Я расскажу! – быстро затараторила Джамиля, её речь то и дело перемежал выразительный ослиный рёв («Иа!»). – У меня был старый муж, и он был гуль! Он всех к себе заманивал, кусал и ел. А потом Лёву заманил и стал пугать, а Лёва – с ним драться, а я его подносом по голове, а он как зазвенит, и на нём до сих пор вмятина. («Иа?! Иа-а-а…») Тогда мой муж укусил Льва за плечо и сразу помер! Наверное, отравился… («Иа. Иа-а…») А потом другие гули пришли, сразу все восемь! И Лёва-джан с Ходжой-эфенди пошли меня спасать. Лёва украл армянского принца с саблей, чтобы он их по…погасил?! («И-и-а-а-а-а…») И всех гулей аракой напоили. А они не пьяные! Потом мы им опиума на угли насыпали, и они все нанюхались… И Ходжа-эфенди тоже, у него уже двоилось и глаза в кучку сошлись. («Иа! Иа!») Лев его на улицу понёс, я гулей сторожила, а принца мы туда ещё раньше затолкали, и я тоже нанюхалась… Вот тут он нас всех и спас! Лёва-джан тоже в комнату пошёл, тоже опиуму нанюхался и всех гулей повёл с минарета летать. («Ий-а-а-а?!») Так и кричал, как на голубей: «Гуль, гуль гуль! Кыш, кыш, кыш!» Но они плохо летали… а падали хорошо. Даже красиво падали! Я не видела, мне домулло рассказал… «Муха больше не жужжит, в мусорном ведре лежит…» А Лев прищемил хвост шайтану, он же не виноват, что гули не летают. Не казните его, пожалуйста… («Иа?») Лёвушка говорил, что это не… не… не педагогично!
Вся площадь схватилась за голову, все взоры были умоляюще устремлены на эмира. А Селим ибн Гарун аль-Рашид сидел на своём троне, прикрыв лицо ладонями. Его плечи судорожно вздрагивали, изредка слышались прерывистые всхлипы, но когда встревоженные визири склонились над ним с утешениями – он просто сполз с трона, едва дыша от… хохота! И весь Багдад своими глазами увидел самое невероятное чудо – их эмир научился смеяться…
А в эту судьбоносную минуту небеса содрогнулись от грохота, и прямо с облаков на город рухнула летающая тарелка. Мгновенно опознанная как «колесница святого Хызра», она косо замерла метрах в пяти над помостом, дрожа и заваливаясь набок.
– Человек. Лев Оболенский. Спаси нас… – Ровный металлический голос одновременно отозвался в мозгу каждого присутствующего.
– В чём проблемы, знойные прибалтийские мачо? – задрав голову, крикнул Лев.
– Забери эту женщину! Мы не можем с ней возвращаться, она сломала системы навигации. И потом… она это… всех уже…
– Не понял? – притворился идиотом Оболенский. Тарелка дёрнулась, и голос подробно пояснил:
– Она всем нам вставила отрицательные электроды, перекрыла подачу топлива и, невзирая на растраченные ресурсы, увеличивает обороты, а в результате наши функциональные детали стираются быстрее, чем мы успеваем их регенерировать!
Вряд ли до кого дошло… По-моему, Лев был единственным, кто вычленил из этой псевдонаучной белиберды смысл истинной трагедии. Потому и осел прямо на плаху, гогоча, как сумасшедший! Глядя на него, эмир вновь подхватил бациллу смеха. Обиженная «колесница», не оборачиваясь, рванула ввысь, а на главной площади Багдада в голос хохотали два таких непохожих человека – эмир и вор…
* * *
Все писатели ВСЕГДА ВСЁ ВЫДУМЫВАЮТ.
СП России
– Слушай, Лев… – продолжал я, потому что конец этой истории меня, как литератора, не устраивал. – В целом всё замечательно – ты ходишь по Багдаду, мочишь корки на каждом шагу, шалишь по всем направлениям, а смысл? Что-то мне не очень верится, что ты вот так легко отказался стать новым эмиром… Ты же потомственный дворянин, у тебя борьба за власть генетически в крови заложена.
– Андрюха, у тебя, как помнится, тоже в предках дворяне были?
– У меня много кто был… – уклончиво парировал я, – но не обо мне речь. Ты хочешь сказать, что тебе были абсолютно до лампочки и дворец, и гарем, и поклонение народа?
– Скучно это… В сказках – красиво, а в жизни скучно. – Оболенский демонстративно зевнул. Было около часа ночи, мы тихо спорили на кухне, стараясь, чтобы наши голоса не беспокоили его семью.
– Я же говорю, у них там был не самый плохой эмир. Налогообложение – терпимое; внутренняя политика – как у всех, ни шатко ни валко; пару раз ходил на войну, кого-то там успешно отбил – чего ради мне его менять? Нет, конечно, на волне народного энтузиазма и моей бурной популярности вполне прокатило бы. Но что потом? Я уж молчу о реакции соседей, всяких там падишахов, султанов и прочих государственных деятелей… Новый эмир Багдада – бывший вор!
– В чём-то ты прав.
– Во всём! Давай ещё кофе налью?
– Знаешь, я почему-то думал, что ты разберёшься с эмиром как-то иначе. Осмеёшь прилюдно так, что он сам от трона откажется и харакири себе сделает. А возрождённым Багдадом станет править его опальный брат, подросший сын или какая-нибудь из молоденьких жён. Читатель любит сентиментальные концовки.
