Но и тунеядцем господин-товарищ Палавичевский отнюдь не был. Во-первых, потому что, как пчелка-хлопотунья, трудился и попутно учился всю совершеннолетнюю жизнь, во-вторых, если общественно-полезные усилия эти и носили порой характер непостоянно-временный или договорной, то никак не по вине самого Сергия Самуэльевича.
Обрывки биографии его, имевшиеся в распоряжении лечащего врача, – в последние годы им номинально числился дядя Слава Мухарев, – не давали всей полноты картины его творческих усердий и перемены занятий. Как раз оттого, что лишь малая их часть нашла свое отражение в трудовой книжке, в то время как большая была выведена из устного пересказа Сергия Самуэльевича, что значит, не находила достоверного подтверждения. Ну а в сопроводительном приложении относительно его тюремных специальностей царило истинное многообразие приобретенных по случаю профессий. Тут тебе и квалификация сучкоруба, и дневального, и даже заведующего художественной самодеятельностью. Одним словом, карьерный рост «на зоне» господину-товарищу Палавичевскому удался куда более, нежели в свободной советской среде обитания. Но, по порядку.
Уроженец города Йошкар-Ола – настойчиво именуемого Сергием Самуэльевичем упраздненным названием Царевококшайск, – очень быстро был он перемещен великодушной волей судьбы, еще в его дошкольные, несознательные годы, сначала в хабаровские приграничные края, а затем уж, в виду особой благосклонности, в столицу тогда сильно «залежной» Украины, богатый Киев. Из чего можно бы сделать логичный вывод, что отец Сергия Самуэльевича был кадровым военным, и даже, согласно географии назначений, успешным в звездно-погонном росте. Но вывод бы этот оказался от начала до конца неверным мыслительным штампом, потому что Палавичевский-старший с роду никаких погон не нашивал и вообще имел «белый» билет по причине крайней близорукости: минус семь диоптрий, ограничение физических нагрузок, опасность прогрессирования заболевания до полной слепоты. И еще потому, что Самуэль Борисович (по паспорту Борухович) был стопроцентный, ярко выраженный семит (иначе еврей), выходец из областей той консервативной местечковой оседлой черты, в пределах которой издавна не жаловали государеву военную службу, в виду абсолютной ее недоступности по дискриминационно-идеологическим соображениям. Тем более, если учесть, что основное, спорное по содержанию богатство Палавичевского-старшего составляли как раз несчетные отщепенцы-родственники, выехавшие на постоянное место жительства в сионистский Израиль. (Фирочка, непременно упакуй, как следует, сверху, дедушкин портняжный утюг! Нет? Ой, как же ты будешь в Хайфе, и без утюга?)
Так какая же насмешка в лице неисповедимости путей господних заставила Палавичевского-старшего вместе с прочими членами своего обширного семейства скитаться по, мягко говоря, противоположным частям великой и могучей Родины? Имя ей – областная филармония. Да, да. Не знаете, так не скальте понапрасну зубы. Лучше послушайте. Палавичевский-старший вовсе не был и в малой степени музыкантом, хотя для еврея это странно. Он вообще не играл ни на одном музыкальном инструменте, за исключением разве шаманского бубна, и то Самуэль Борисович предполагал только, что для придания нужного эффекта камланиям в бубен сей надо стучать, чем громче, тем лучше.
Палавичевский-старший служил администратором, из породы суетливых втируш, довольно удачливым и пробивным, по преимуществу, когда дело касалось организации левых «шефских» концертов, в коем ему мало нашлось бы равных по догадливой изворотливости и предприимчивости. И это в те далекие, суровые проверочные времена, когда продюсеров-шоуменов еще не отстреливали пачками, а новоиспеченная ОБХСС зорко и строго надзирала за нетрудовыми доходами. Зато специфика тогда была иной. Народ требовал хлеба и зрелищ, но первое и второе он получал официально в жестко регламентированном виде. А вот неофициально! Тут начинался другой коленкор. Артистов всех мастей и даже званий в те канувшие переходно-социалистические времена было – хоть с кашей ешь, и то, каши на всех не хватит, оные же артисты неизменно останутся в избытке. (Впрочем, и сейчас разве положение изменилось?) Потому как, веселить гражданское советское население куда заманчивее, чем, уподобившись ломовой лошади, засевать кукурузой целину или в качестве расходного материала обогащать собой безвинно обедневший уран на подземных, секретных заводах.
Но артист, какой бы он ни был, вот так, с бухты-барахты, или по щучьему веленью не мог тогда взять, да и выступить с внеплановым бенефисом, спектаклем-антрепризой или даже с разъездным цирком-шапито. И вообще в обязанности его входило быть приписанным к драматическому, оперному, на худой конец, к легкомысленно-опереточного жанра театру или к филармонии, все равно городского или областного значения. Однако приписка еще не обеспечивала щедрые сборы в сытных местах. Тут как раз на задворках сцены и появлялся Палавичевский-старший, как рука дающая, организующая и направляющая, не безвозмездно, конечно. Со звездами первой величины он, понятно, не имел близких контактов. Светила второго ранга, случалось, что забредали в поле его рыскающего, хотя и слабого от природы, зрения и оборотных, денежных интересов. По большей части в его распоряжении оказывалась сборная солянка, никуда не пробившиеся неудачники, порой не без талантов, вечный на все согласный Герасим: и на поселковый клуб, и на дальний военный гарнизон. Зато чистая прибыль, в знаковом выражении ее львиной доли, аккуратно и безропотно шла в карман распорядителя.
Поскитавшись довольно по городам и весям, нажив кругленький наличный капиталец – восемь сберкнижек на предъявителя, предусмотрительно в восьми же различных сберегательных кассах, – Самуэль Борисович, поддавшись на уговоры последних оставшихся, политически сознательных родственников и не без их помощи, купил домик на окраине Киева, ныне в обывательском злословье именуемой «зажопье». (Это если рассматривать данный район относительно его расположения к статуе Матери Городов Русских, в отношении к тыльной стороне монумента). Райончик был так себе, зато близок Днепр и мост через него, а главное, никто не лез с расспросами и подглядываниями сквозь высокий забор: откуда взялись и на какие шиши влачат существование, опять же детишкам благодать. Которых у плодовитого администратора к тому времени народилось ровным счетом пять штук. Из четверых вышли вполне заурядные труженики на потомственной, интеллектуально-художественной ниве: заслуженный, хотя и второразрядный театральный декоратор, средних способностей фоторепортер (точнее репортерша) «Советской Украины», музыкальный редактор (опять уточнение – редакторша) на радио, и даже солист-бандурист из народного ансамбля «Млын». Все благоустроенные граждане, без существенных проблем смотрящие бодро в светлое будущее, – за исключением самого старшего из братьев и сестер. Впрочем, именно перворожденных младенцев и следовало приносить в жертву Молоху или Ваалу, или иному жестокосердному ближневосточному божеству. И далеко не всегда с небес спускался сочувствующий посланник, дабы обменять очередного Исаака на бессловесного агнца.
Палавичевский Сергий Самуэльевич, надо признать, получил весьма недурное образование в Харьковском университете, именно что, на широко прославленном факультете, где не брезговал преподавать сам Лев Ландау, до того, естественно, времени, как стал академиком и нобелевским лауреатом. Но здесь фундаментальные научные потуги Сергия Самуэльевича кончились. Не из-за отсутствия способностей. Отнюдь. А в силу некоторой неуравновешенности, до поры скрываемой тщательно, в собственной его голове. Мелок показался мир вокруг, и Сергий Самуэльевич захотел узнать его, в смысле, мир, получше и с разнообразных сторон. И сделать основополагающие выводы. Для осуществления великой Цели господин-товарищ Палавичевский предпринял соответствующие шаги, вряд ли могущие показаться разумными среднестатистическому советскому человеку. Последовали слезы матери, отеческие метания с заламываньем рук, просьбы не доводить до могилы, братско-сестринские упреки в клановой и семейной несознательности. Но ни крах карьеры, еще и не думавшей начинаться, ни скоропостижная гибель незапятнанной репутации, ни карающие реалии социалистического стандарта – если ты, конечно, не создатель водородной бомбы, и то, до поры лишь помилуют, – не могли остановить Сергия Самуэльевича в намерении. Познать, – нет, не самого себя, на себя-то как раз было ему наплевать, – самые общие принципы развития бытия, посю– и потустороннего, которые имеют в виду человеческий род, как целое, так и как часть биологической и божественной жизни вселенной. Все в одной куче, вали кулем, потом разберем. Для начала вчерашний студент Палавичевский решил поступить в духовную семинарию Загорска, (обратно переименованного Сергиева Посада еще и в помине не существовало). Но не вышло. Потому что, Сергия Самуэльевича туда не взяли. И бог весть почему. То ли не приглянулось его иудейское происхождение, то ли исчерпан был лимит, а скорее всего – от уже тогдашних его взглядов запросто могли хлопнуться в глубокий обморок даже все прощающие святые старцы. Палавичевскому ничего другого не оставалось, как вступить на тернистый путь духовного прозрения самостоятельно.
