Ну и конечно, купила подарки мужу и Галочке. Глянула на остаток на карточке и ужаснулась. А что делать? Ведь Новый год. Весь день набирала телефон М. – он по-прежнему не отзывался. И уже все это казалось странным.
А вот Галочка трубку тут же взяла.
– Как дела? Да все нормально. Все по-прежнему, да. Послезавтра выписывают. Совсем? Думаю, нет. Сказали, что через неделю снова уколы.
Про то, что приезжает, Леля не сказала – пусть будет сюрприз. На следующий день выходить было совсем неохота – провалялась целый день в кровати. Спала, смотрела телевизор и снова спала – набиралась сил. И все время, конечно же, набирала номер телефона М. Трубку снова не брали. К вечеру позвонила ему в приемную. Секретарша сразу ответила. Леля подумала – блондинка или брюнетка? Даже голоса у них были одинаковые.
Попросила представиться и ответила:
– Георгий Валерьевич уехал. Надолго? Надолго. Будет отсутствовать почти полтора месяца – командировки, а потом зимние каникулы, как понимаете.
На вопрос Лели, не передавал ли он для нее информацию, ответила жестко, с вызовом:
– Ничего для вас нет!
Леле показалось, что она ухмыльнулась.
Вот так – и она все, разумеется, поняла. Укрылась с головой одеялом – вот так. Выходит, у нее нет больше бизнеса. Нет как не было. Все зря. Все эти годы. Весь этот труд. Вся эта каторга – с кредитами, займами, потугами и усилиями. Все зря. Все для кого-то – для дочери, мужа, когда-то – для мамы… Жаль, что не успела додать ей многого – мама ушла еще до ее грандиозных успехов и приличных денег.
Как жить, а? Как жить дальше?
Зачем он обещал, зачем обнадежил? Допустим – не получилось. Хотя верилось в это с трудом – он всемогущ, этот М.! Звонок в банк, и ему не откажут – слишком крупная фигура, большой авторитет.
Не получилось? Или не захотел, чтобы получилось? Не захотел просить, обращаться? Ведь там как – сегодня ему, а завтра он, все понятно. Ради чего ему обязываться? Ради нее? Да кто она ему такая? Правильно – никто.
И все-таки можно было взять трубку и просто ответить: «Да, извини, не получилось». Или просто – «не получилось». Даже и не надо извиняться!
Пролежала до вечера, до темноты, укрывшись с головой одеялом. Как будто отгородилась от этого мира, не хотела видеть эту жизнь, «идти» в нее, нырять, чтобы…
От дочки пришла эсэмэска: «Спасибо, мам». Всего-то два слова.
Ну, хорошо хоть так.
Леля оделась и вышла на улицу. Снег окончательно растаял, словно и не было, – Европа. Долго бродила по улицам, наматывая круги – чтобы хоть чуть отпустило. Промерзла до костей – зябко, сыро, промозгло. Вернулась в отель. А на ночь приняла таблетку – поняла, что так не заснет.
Перед сном – вот вопрос, будет ли он? – позвонила мужу.
– Витя! Я завтра к тебе прилечу!
Муж молчал.
– Слышишь, Вить?
– Да? – с сарказмом ответил он. – А зачем?
Она растерялась:
– Как – зачем? Прости – не поняла!
В трубке молчали.
– Я не слышу тебя, Вить! И ничего не понимаю!
Муж хмыкнул.
– Вот это точно – не слышишь! А насчет не понимаешь – все верно, Леля! И я не понимаю тебя! И скорее всего, не понимал никогда!
В трубке раздались гудки.
Леля сидела на кровати и смотрела в одну точку. Поймала себя на мысли, что не может вздохнуть – словно в грудь вбили железный кол. Сколько так просидела – сама не заметила. Потом медленно встала и прошлась по мягкому ковру. Почувствовала, как дрожат колени и подгибаются ноги – ох, не упасть бы. Рухнула в кресло и наконец продышалась.
Да ерунда, уговаривала она себя. Человек расстроен, болен. Он вообще был обидчив, ее муж. Обижался легко, а вот выходил из обиды долго. Конечно, его можно понять – жены нет рядом. Рядом с ним чужая женщина, выполняющая ее, Лелины, функции. Обидно? Конечно! Она его понимает. Но ничего! Завтра она прилетит и обнимет его! И все встанет на свои места – муж ведь, а? И сколько совместных лет у них за спиной, как бы там ни было! И она опять постарается ему все объяснить – про бизнес, про дочь. И он – ну разумеется! – все наконец поймет, и обиды уйдут.
Она не замечала, что повторяет все это снова и снова вслух.
«А работа… Да ничего! Проживем! В конце концов, продадим дом. Поменяем машину «на попроще», как говорят. Квартиру – черт с ним, с центром, уедем в спальный район – например, в Крылатское. Или в Строгино – тоже неплохо. Воздух, между прочим, – не то что в центре. Живут же люди в Строгине и в Конькове! Живут и радуются. И с мужем все будет нормально. Я верю Галочке – к чему ей меня обманывать? И Катька придет в себя – кто не страдал от несчастной любви? И будет у нее новый Пендаль – наверняка лучше прежнего! А это совсем несложно. Заморыш чертов, чтоб его… И вообще – будет все хорошо. Все-таки я неисправимая оптимистка, – снова со вздохом подумала она. – Или неисправимая дура. Вот это – скорее всего».
* * *
Из аэропорта Франкфурта взяла такси – так будет быстрее. Торопилась обнять его поскорее. И тут же спросила себя: «Я соскучилась?» И честно ответила: «Нет, не так! Просто я хочу, чтоб и меня кто-нибудь обнял. Крепко прижал к себе и сказал простые слова: «Лелька, милая! Все будет хорошо! Мы же все проходили – вспомни, сколько было всего за нашу длинную жизнь! И теперь все наладится – непременно наладится! Ну не бывает же все время плохо! Вот проскочим эту черную полосу – и что вслед за ней? Вот именно – белая! Обязательно – белая! Куда она денется, а? Как твой шоколад – черный и белый, горький и сладкий!»
И она поплачет немного – совсем чуть-чуть, совсем слегка. Она все-таки женщина. Интересно, а слезы еще остались? Она ведь не из плаксивых. А сколько ревела в последнее время… Наверное, больше, чем за всю свою жизнь. Заплачет, потому что устала. Потому что так хочется тепла и поддержки – что ж тут непонятного? Баба ведь… Пусть сильная, а баба. И тут же ее отпустит – свалится тяжелый камень с груди, выдохнет она все свои горести, словно выплюнет – и станет ей легко и спокойно. И снова появятся силы жить дальше. Так было не раз – чистая правда.
Всхлипнула – стало жалко себя… «Что же вы все так со мной? А?»
Такси затормозило у ворот.
Она вошла в здание больницы. Наконец добралась! Быстро поднялась по ступенькам – второй этаж, лифт ждать не стала. Подошла к палате и затормозила – достала пудреницу, мазнула спонжем по лицу, механически поправила волосы, выдохнула – и открыла дверь.
Муж увидел ее, и выражение его лица стало скорбным – поджатые губы, сведенные брови.
– А, – усмехнулся он, – приехала все-таки! А мы уж… не ждали!
Леля вздрогнула – в его словах было столько сарказма, что она растерялась.
– Витя! Да что с тобой? – дрогнувшим голосом спросила она и повторила: – Что с тобой, Витя? Ты же все знаешь! Что же ты… так?
