– Что? А. Не, я не сплю. Так, чуть не задремал. Присяду я. Ты говори что-нибудь, чтобы не задрыхнуть.
– Ну, в этой книжке про коммунистическое будущее написано, как земляне летят на далекую планету, а там, оказываются, живут тоже наши, которые раньше с Земли сбежали от советской власти. Империалисты, короче. На китайцев похожи вроде.
– Мутота какая-то. Китайцы сбежали от советской власти! Да от неё хрен скроешься. Ты рассказывай, Серега, а то меня и вправду рубит…
Над Улан-Батором начали бледнеть звезды, и небо из непроглядно-бархатного становилось просто чёрным с легким серым оттенком.
* * *
Член военного совета генерал-майор Рябинкин был сильно не в духе. Во-первых, окружные военторговцы в преддверии скорого вывода войск начали нагло резать поставки в Улан-Батор дефицитных болгарских рубашек и немецких туфель. А такой расклад существенно снижал авторитет политических органов 39-й армии, узурпировавших распределение востребованных товаров среди офицеров и прапорщиков. А, во-вторых, вертолёт командующего армией улетел с проверяющими из штаба округа, и теперь Рябинкину вместо быстрого, относительно комфортного перелета в Чойр предстояло много часов трястись по пыльной дороге в автомобиле.
Рябинкин уже сто раз пожалел, что вызвался лично присутствовать на организованном в этом далёком гарнизоне Дне монгольско-советской дружбы. Злоба и раздражение так и вываливались из генерала широким потоком дерьма, топя оказавшихся поблизости.
– Блин, и где этот водила, а? Ехать давно пора, а он провалился куда-то, тормоз грёбанный. Чего уселся, лейтенант? Иди, ищи его.
Порученец чевээса, уже получивший свою долю трендюлей ни за что, обиженно засопел, выбрался с переднего сидения «Волги» и пошел искать прапорщика Володю, личного генеральского водителя.
Несмотря на раннее утро, солнце вовсю палило, обещая жаркий день. Представив, в какую раскаленную духовку превратится салон машины через пару часов, генерал заматерился ещё яростнее.
Наконец из-за здания штаба появился пузатый Володя с вещмешком в руках. Поняв, что генерал на него смотрит, прапорщик перешел с быстрого шага на мелкую неровную рысь, за ним подпрыгивал на журавлиных ножках порученец. Володя скрипнул крышкой багажника, пристраивая кладь. Потом, отдуваясь, забрался на водительское сидение.
– Виноват, товарищ генерал.
– Да ты по жизни виноват, лишенец! Где бродил?! Я тут сварюсь скоро заживо.
– Так я в столовку забегал, консервы брал и минералку на дорогу. А потом монгольский тугрик на копейки разменивал, на мунгу. Ни у кого мелочи нету…
– Блин, а это тебе зачем?! Копейки какие-то придумал, нашел время.
– Как же! Мы ведь мимо Черного Камня поедем, надо же оставить там… Хотя бы хлеба кусок и монеток немного. Ну, для этого… Для духа монгольского, чтобы везло и вообще. Чтобы дорога лёгкая была! Все же так делают.
Голос генерала был пропитан ядом, как гимнастерка потом после шестикилометрового марш-броска с полной выкладкой.
– Чего это я слышу, товарищ прапорщик? Какой дух у монголов, бараньим жиром намазанных, известно. Тяжелый у них дух, без респиратора не воспримешь. Монетки, блядь! Так недолго и до этих… как их… церковных свечек с иконами! Может, ты ещё и в Бога веришь, прапорщик? Или поторопился я, давая тебе рекомендацию для вступления кандидатом в члены КПСС?! Может, водитель члена военного совета армии ещё и крещеный, а?! Отвечай, дурман религиозный!
Прапорщик побледнел и заблеял, перекрестившись:
– Вот Христом – Богом клянусь, товарищ генерал! Да ни в жисть!
– Да чего ты несешь-то, придурок!!! Заткнись и поехали! Богом он клянется, тьфу!
– Я это, машинально…
– Поехали, сказал! Пока я вот прямо тут тебе личное партийное дело не устроил с занесением в матку!
Машина взревела двигателем и помчалась мимо торопливо отдающего честь дежурного наряда штабного контрольно-пропускного пункта.
* * *
К девяти часам утра «Волга» проехала уже половину маршрута. Генерала умотало на ухабах, в прожаренном солнцем салоне мелкой взвесью висела вездесущая монгольская пыль.
Рябинкин сглотнул тягучую слюну и похлопал по плечу сидящего впереди порученца.
– Лейтенант… Фляжку с коньяком доставай.
– Может, не надо, товарищ член военного совета? Жарко, развезёт вас. И так уже укачало. А вечером доклад читать…
– Твою дивизию!!! Тебя кто, сопляка, спрашивает? Давай фляжку, говорю. Клин клином вышибают.
Генерал свернул пробку, подержал открытую фляжку в руке, приноравливаясь к качке, и глотнул затяжным…
Согнулся пополам и немедленно выблевал всё назад, безбожно загадив сиденье, брюки и сапоги.
– Ёпонский бох, прапорщик! Хватит машину мотать. Тормози.
– Всё уже, приехали, товарищ генерал. Перевал Шугэл Билуу.
Пока адъютант у машины, охая, с помощью минералки отмывал генерала от следов конфуза, прапорщик Володя, воровато оглядываясь на начальство, потрусил к Чёрному Камню, пряча в кармане кусок ноздреватого, армейской выпечки, хлеба.
Генерал ещё раз сполоснул позеленевшее лицо из бутылки «Боржоми» и вытер носовым платком плохо выбритые щёки. Заговорил сорванным голосом:
– У-у-х. Угробите вы меня, засранцы. Как меня вывернуло-то всего!
– Я же предупреждал, товарищ генерал…
– Заткнись, лейтенант. Не хрен было каркать под руку. А где Володька?
– Так это… Перевал же. К камню он пошел.
– Вот скотина! Я же предупреждал по-хорошему.
Генерал, покачиваясь от всегда дующего на перевале злого ветра, пошел к стоящему на коленях перед черным конусом водителю.
Володя испуганно оглянулся, поднялся на ноги, но не прекратил бормотать вполголоса какие-то свои сокровенные просьбы.
Все проблемы этого невезучего дня ударили чевээса в голову поднявшейся из мочевого пузыря мутной волной. Прицелившись, он отвесил кандидату в члены партии полновесного пенделя. Прапорщик хрюкнул и врезался лицом в неровный бок Чёрного Камня.
– Мракобес! Придурок толстопузый! Молится он булыжнику, идиот! Стаж у него кандидатский к концу подходит, полюбуйтесь, товарищи члены партийной комиссии!
Генерал продолжал охаживать Володю меткими пинками. Тот, размазывая по запыленному лицу текущую из разбитого носа кровь, невнятно извинялся.
Рябинкин отводил душу, расшвыривая сапогами аккуратно разложенные у подножья древнего метеорита монетки, какие-то замызганные чашки с остатками кумыса и завернутые в выгоревшие на солнце тряпочки засохшие куски хлеба… Потом наплевал на камень, обматерил его трёхэтажно… После требовал найти гвоздь покрепче, чтобы выцарапать на поверхности артефакта пятиконечную звезду или хотя бы сакральное русское слово из трёх букв.
