Приданный для усиления новой команды экспедитор Петя, последовательно изгнанный из всех заводских служб за пьянство и невезучесть, мрачно заметил:
– Дихлофос – чтобы нас потравить сразу, как клопов? Типа, не мучиться долго?
– Нет, это против блох. Тут подвальных блох пропасть, так и норовят по ногам заползти.
Молодой специалист Алиночка испуганно взвизгнула и попыталась натянуть короткое платьице на коленки.
– Да не пугайтесь, барышня, они вас не съедят. Если двигаться будете, ха-ха-ха!
Хохочущий комендант ушел, помахивая ключами.
Марат вскарабкался на батарею, распахнул маленькое окно под потолком.
– Хоть проветрить, воняет тут.
Петя печально заметил:
– Это останками наших предшественников пахнет, героически павших. Небось не двигались, вот их блохи и заели насмерть.
Марат засмеялся.
– Вот и не стой, Петенька, а дуй за пишмашинкой. Алина, а ты неси вёдра и тряпки. Не ссать, прорвёмся. В темпе, гвардейцы!
* * *
Основную квоту на вывоз цветных металлов давали в Москве, в Министерстве промышленности, региональную – в городской мэрии.
Марат проторчал в приемной на Славянской площади двое суток. Командировочные копейки в столице с её свихнувшимися ценниками кончились моментально, и ещё один день ожидания неминуемо бы привёл к необходимости ночевать на вокзале, а в перспективе – к голодной смерти.
Тагиров решил, что лучше быть убитым пресс-папье, чем сгинуть в московской сточной канаве, и рванул на штурм начальнической двери. Растерянная секретарша только ойкнула в спину.
Высокий руководитель мрачно взглянул на вошедшего.
– Ну куда вы ломитесь? Не видите – занят я, работаю с документами. – сказал он и попытался прикрыть блестящую плешь свежим выпуском «Плейбоя».
Марат взглянул на аппетитные сиськи на обложке, воспрял и затараторил:
– Я из ленинградского… То есть, петербургского фольгопрокатного завода. За квотой на экспорт алюминиевого проката.
– Поздно, молодой человек. Распределена квота.
Марат от растерянности грохнулся на стул без всякого приглашения.
– Как… Как это – распределена?
– Обыкновенно. Ещё позавчера.
– Так я же был тут… А, ладно. Вы мне другое объясните – квота на двадцать тысяч тонн. В стране два фольгопрокатных завода. Уральцы, я знаю, получили одиннадцать тысяч. Где остальное?
– Кхм. Я что, обязан отчитываться тут перед сопляками всякими? Русским языком сказано – нету! Ну… Если только очень подумать.
– Я вас умоляю – давайте подумаем! Целый завод! Тысяча четыреста сотрудников, всем семьи кормить надо… А партнеры? Их же – сотни предприятий по Союзу… То есть уже не по Союзу. Помогите ради Бога, я готов на колени встать.
– Ну, колени мне твои ни к чему. А вот если…
Начальник что-то написал на бумажке и показал Тагирову. Тот посмотрел и остолбенел.
– Как… кхе. Какие сто долларов за тонну?! Откуда у нас, мы завод…
– Да ты придурок какой-то! Кто же вслух то, что написано… Всё, иди отсюда. Езжай в свой Питер.
Марат встал. Пошел к двери.
Потом развернулся и уселся назад. Схватил графин с подноса, налил в стакан и долго пил, дёргая худым кадыком.
Руководитель поморщился и постучал по полировке карандашом.
– Ну, напился? Сам выйдешь или мне милицию вызвать?
– Да я вот думаю – вызывайте. У них же машина с мигалкой?
– Чего?
– Ну как же! Я ведь сейчас к Борису Николаевичу в Кремль поеду, а туда без мигалки не пускают, так?
– Чувствую, тут не наряд, а санитаров надо вызывать. Какой тебе Кремль ещё?
Марат выхватил из кармана зелёную книжечку и сунул под нос:
– Читайте!
– Военный билет офицера запаса… И чего?
– Видите, написано: «Свердловское высшее военное танковое училище»? Я с Ельциным знаком ещё с тех времен, когда он первым секретарем обкома в Свердловске работал!
– Да ну, врешь!
Тагиров рванул на груди несвежую рубашку, пуговицы весело поскакали по столу.
– Мамой клянусь! Сколько рядом мерзли на трибуне во время митингов. Да и на параде седьмого ноября – он мне ручкой махал, пока я внизу, в парадном строю… Недавно звоню ему. «Как дела, Николаич?» – спрашиваю. А он мне: «Да хреново, Тимурыч. Верховный Совет достает». А я ему: «А ты их танками, танками!». Ну так чего, вызываете милицию с мигалками?
– Да всё, всё. Будет вам квота. Шесть тысяч тонн хватит?
– Восемь!
– Хорошо, семь пятьсот. Идите в экспортный отдел. Идите, говорю, я сейчас позвоню.
Марат, пятясь и непрерывно кланяясь, распахнул дверь задницей и покинул кабинет.
Лысый выдохнул, допил воду из стакана Тагирова. Протёр платочком плешь и снял трубку.
– Сергей! Там к тебе сейчас чокнутый придёт, из Питера. Да, фольгопрокатный. Оформи ему на семь тысяч пятьсот тонн. Да какое лавэ!!! Так оформи. Он ненормальный, я тебе точно говорю. Покусает ещё. Да успокойся ты! На меди и титане отобьём. Давай, действуй.
* * *
До Ленинградского вокзала Марат долетел, светясь от переполняющего чувства гордости за исполненное важное дело. Напевая, отстоял бесконечную очередь в кассу.
– До Петербурга на ближайший, один в общий вагон, пожалуйста.
Пожилая кассирша устало поморщилась:
– Сто лет как нет общих на вечерние поезда. Если завтра только, на дневной.
– Эх, гулять так гулять! Беру плацкартный! Девушка, вы сегодня прекрасно выглядите!
Кассирша улыбнулась, разгладив морщинки, и завизжала принтером.
Стоимость билета пробила в хлипком бюджете фатальную брешь. Тагиров пересчитал монетки и понял, что на сосиску в тесте хватит. Есть очень хотелось со вчерашнего вечера.
Марат подошел к ларьку, распространяющему умопомрачительные запахи. Поставил серый пластмассовый дипломат на землю. Протянул в окошко мелочь:
– Одну, пожалуйста!
Продавщица, ворча начала пересчитывать деньги. Плюнула, бросила в кассу, не закончив. Протянула восхитительную булочку – сосиску с кожицей мулатки в роскошной шубке из румяного теста.
Марат принял ее, как драгоценность. Протянул руку к дипломату.
– Блядь!!!
Деловито разыскивающие крошки голуби испуганно шарахнулись в сторону и захлопали крыльями, взлетая. Толстая девочка уронила в лужу недоеденное мороженое.
Обшарпанного, поцарапанного, бесценного параллелепипеда, внутри которого между грязными носками и журналом «Огонёк» лежала картонная папка с вожделенной квотой – не было!
