Адреналин оттолкнулся от надпочечников и шарахнул в мозг. Обострившиеся в стрессовом режиме зрение, слух и обоняние сканировали пространство.
В тридцати метрах ввинчивался в плотную толпу, входившую в метро, человек с серым дипломатом в руках.
Марат в три прыжка долетел, схватил вора за шиворот и опрокинул в лужу. Растоптанные туфли слетели, и Тагиров прыгал вокруг жертвы, пиная врага ногами в одних носках. Толпа замерла, какая-то тетенька, покачав головой, заметила:
– Ай-яй-яй, как не стыдно, молодой человек! А ещё интеллигентный вид имеет, в галстуке!
Марат схватил валяющийся на грязной земле дипломат, дрожащими пальцами надавил на металлические замочки. Долго развязывал затянувшиеся на папке тесемки…
Подошедший милиционер похлопал по плечу:
– Э, что тут за шум? Всё в порядке?
Тагиров нетерпеливо рванул тесемки зубами, обнаружил бесценный голубой листок с водяными знаками. Выдохнул.
– Всё в порядке, сержант. Обокрасть пытались.
– Так чего тогда шумишь, по лужам босиком прыгаешь? Обуйся. Кто пытался?
Марат оглянулся по сторонам. Нервно рассмеялся.
– Свалил уже под шумок. Да и хрен с ним. Всё на месте.
– Пройдемте, заявление напишите.
– Да не надо, у меня поезд через пятнадцать минут в Питер. Спасибо! Отличный у вас город! И милиция самая лучшая!
Счастливый Тагиров помахал ручкой и ушел, оставив озадаченного сержанта. Тот снял фуражку, почесал лоб и задумчиво сказал:
– Вот, едрит-ангидрид, что значит культурная столица! А тут – «мусора, мусора…». Тьфу!
* * *
Пошуршали шинами дальнобойщики по огромному бывшему Союзу, развозя фольгу на шоколадки «Калев» в Эстонию, в сигаретные пачки табачных фабрик Казахстана, листы для холодильников «Минск»…
Марат корпел над очередным паспортом сделки для валютного контроля, когда кто-то появился в проеме подвальной двери.
– Блин, ну ты забрался, дитя подземелья. Привет, барыга. Узнаёшь?
На пороге стоял здоровенный бритый детина в кожаной куртке и спортивных штанах. Пояс украшали три пейджера, одну руку оттягивала гигантская трубка «мотороллы», на второй висела барсетка. Локоть прижимал к боку вынутую из машины магнитолу.
Марат присмотрелся и узнал Дениса из параллельного класса таллиннской средней школы – знаменитого балбеса.
– Ё-моё, Дениска! Здорово!
– Здоровей видали. Ну, хавира-то у тебя тут стрёмная, конечно. В КПЗ и то приличней будет. Пошли на воздух, перетрём.
Поднялись из подвала, достали сигареты. Денис долго раскладывал по карманам и подмышкам телефон, магнитолу и барсетку. Посмотрел на предложенную Тагировым пачку и поморщился.
– Что это у тебя, прости господи! «Кронверк»– это ж галимое гавно. На, настоящее «Мальборо».
– Спасибо, я свои. Как сюда занесло?
– Да звон пошёл по Таллинну, что ты на цветнине сидишь. Вот подъехал, темку одну пробить. Хочу алюминия купить, тонн двести для начала.
– Сколько?!
– Да не менжуйся, бабло имеется. За мной серьёзные люди стоят, хы.
– Ну. А какой именно прокат? Фольга, листы, лента? Сплавы какие? ГОСТы?
– Тормозни, умник. Похер, какие. Главное – тонны.
– Не понимаю тебя, Денис.
Денис закатил глаза, вздохнул.
– Блин, беда с этими отличниками. Книжек начитаются, а потом в простых вещах рубить не могут. Я у тебя возьму товар по вашей внутренней цене. Сколько там у вас? Долларов четыреста за тонну? И продам дальше в Европу как лом на переплав, по восемьсот. Твоя доля – двадцать процентов. По рукам?
– Погоди.
– Ну чё «погоди»? Считать в уме не можешь, калькулятор принести? Тридцать! Больше тридцати процентов тебе все равно никто не даст.
– Пошли, я тебе завод покажу. Только в подвал спустимся – оставишь хотя бы часть своей амуниции. На фига ты магнитолу с собой таскаешь – сигнализации нет в машине?
– Да… Чтоб видели, короче, с кем дело имеют. А зачем мне завод твой?
– Потом объясню. Пошли.
* * *
Огненное жидкое зеркало в литейной печи завораживало. Марат с трудом оторвал взгляд и продолжил объяснение:
– Потом расплавленный металл переливается в миксер. Ну, вроде термоса и шейкера одновременно. Технолог берет химический анализ состава и решает, что нужно добавить для получения нужного сплава. Щепотку магния, чуток меди – как искусный бармен, подбирает ингредиенты. И уже оттуда – в литейную машину, слитки делать.
Под высоким закопченным потолком заверещал звонок, крюк протащил над головой обхваченную цепями блестящую плиту размером с тахту. Денис шарахнулся от неожиданности в сторону, вжав голову в плечи.
– Блин, а если на башку наебнётся?
– Мокрого места не останется, Денис, слиток больше тонны весит. Крановщицами только девчонки работают. Крутые – пипец, зарабатывают как хороший мужик-специалист. В макияже, ногти накрашены… Так и летают по верху. Ведьмочки, ха-ха.
– Ё-моё, тут жарища дикая от печек, а под потолком сколько? Как они там не зажарятся?
– А под потолком далеко за сорок градусов. Говорят, они без трусиков катаются, чтобы не сопреть, ха-ха-ха!
Денис замер, открыв рот, и уставился на крановую кабину. Марат дёрнул его за рукав.
– Да снимайся с ручника, нехватчик. Я пошутил. Пошли дальше. В этой печи слитки нагреваются и подаются на стан «трио». Он так называется, потому что валков три штуки. Смотри, слиток обжимается, становится тоньше. Прогоняется между валками – и снова возвращается.
Длиннющий серебристый язык, грохоча, летел по рольгангу.
– Вот так его и гоняют, пока со ста шестидесяти миллиметров толщины не доведут до восьми. А потом передают на другие станы – и всё тоньше и тоньше ленточка…
Денис крутил головой по сторонам и удивлённо цокал. Тагиров продолжал рассказывать.
– До фига ещё всего. И кромку обрезать, и на узкие полоски резать, если надо. Отжигать – для этого специальные печи есть. Бывает, нужны перерывы между этапами – чтобы фольга отдохнула, пришла в себя… И у каждой – своя история. Своё имя. Свои характеристики. Что-то красим, другую – с бумагой склеиваем. Например, для упаковки в сигаретные или чайные пачки. Иногда технологический цикл по месяцу длится.
Прошли через участок упаковки. Выбрались на улицу, закурили.
– Ну ладно, Марат. Это всё, конечно, впечатляет. Только как по нашей теме?
– Денис, вот мы эту ленточку делаем. Днём и ночью. На руках вынашиваем, электроники-то нет у нас современной. Готовим её, так сказать, для полезной и нужной людям жизни. И после этого – на переплав в твоей сраной Европе? Это как картинами Боттичелли полы мыть, вынув из рамы. Или выносить ребенка, родить – и прогнать через мясорубку. Пельменей налепить и сожрать.
