– Щас я тебе макушку почешу этой фиговиной. Да, кстати, у тебя ж гражданство российское, а в армии ты до сих пор не служил. Непорядок. Надо бы военкому позвонить. Тебе какой призыв больше нравится – осенний или весенний?
Малолетний директор выскочил в коридор и помчался в сопровождении свиты в приёмную, а в спину его подталкивал громовой хохот Анатольича.
– Он невыносим. Он просто опасен! Подготовьте приказ об увольнении этого ужасного человека. С завтрашнего дня.
– Без него мы не сможем решать вопросы с продажей мобилизационного запаса, а это десять тысяч тонн алюминия…
– Всё, кончился алюминий. И толлинг с экспортом до кучи. Дядя Давид сворачивает деятельность в этой идиотской стране и продаёт этот сраный завод. Всё, что ему ещё нужно – технология по галлию. Действуйте.
* * *
Здоровенный седой мужик стоял на берегу Волхова и говорил в пространство.
– Ты же фашиста не пустил на этот берег. И голодной смертью не дал сдохнуть, помнишь? Раки там, рыбка. Давай, выручай, родной.
Река кивнула белопенным барашком и дружески облизала перемазанные глиной ботинки. Человек спрятал между камнями колышек с обрезком стальной проволоки. Привязал другой конец проволоки к ручке брезентового портфеля, в котором лежали две обмотанные полиэтиленом толстые папки и кирпич для веса. Размахнулся…
Вода беззвучно проглотила портфель и сделала вид, что ничего не произошло.
* * *
Волховский алюминиевый сейчас живёт неплохо, входит в состав российского холдинга под управлением Вексельберга.
Но галлий на нём так и не делают.
Октябрь 2006 г.
Плесень
Прадедушка Гриши Рабиновича не заморачивался по поводу сионизма и возрождения еврейского государства, а принял православие, сдал экзамен на чин и стал каким-то мелким клерком в столице империи. Сыночек этого выкреста должен был вылететь за неуспеваемость из коммерческого училища и отправиться в окопы Первой мировой. Но тут обдолбанные коксом матросики вместе с австрийскими военнопленными очень вовремя решили погулять в Зимнем, попутно разогнав безусых юнкеров и перетрахав бравых ударниц из женского батальона. Рабинович быстро просёк, что к чему, и оказался в рядах борцов за счастье угнетённых и деприватизацию женщин. Получалось у него неплохо, о чём свидетельствовал то ли снятый с трупа красного командира, то ли купленный орден Красного Знамени, так что в 1925 году он в рядах засланцев партии большевиков оказался в Ташкенте. Он ездил по кишлакам и читал вслух несчастным дехканам всякую ерунду типа «Как нам реорганизовать Рабкрин», чем доводил диких детей пустыни до натуральной истерики. И попутно за доступные деньги продавал самолично вырезанные из красного картона звёздочки для наклейки на обложку Корана. Якобы тем самым мусульмане получали разрешение и дальше следовать священной вере предков, за что были очень благодарны. Дело быстро раскрылось, но решилось на удивление легко – времена были ещё мягкие, не тридцать седьмой, да и орден… Рабиновича просто перевели из идеологических бойцов в хозяйственные, поручив развивать в отсталом краю потребкооперацию. Вот тут карта-то и попёрла. Наркомов расстреливали, старые большевики тусовались на Соловках, а Рабинович кушал икру и ручкался с грозным шефом городского отдела НКВД. Сынок его оказался способным, в папеньку, в годы войны занимался размещением в Ташкенте эвакуированных, распределением среди них продкарточек. Словом, не лез, наклав полные штаны, на бруствер с воплем «За Сталина!», а занимался важной и нужной работой. В шестидесятом он уже вовсю рулил областными поставками овощей и фруктов, а жена Галина Исааковна родила ему Гришу.
Будущее внука героя Гражданской и сына руководителя республиканского масштаба казалось безоблачным, пока папа не загремел под следствие по делу о хищении соцсобственности и не повесился в камере. А может, помог кто повеситься, не суть. Впрочем, на благосостоянии семьи это не отразилось, благодарные несостоявшиеся подельники подогрели. Гриша рос умненьким и очень предприимчивым. В семьдесят восьмом ему привезли из Москвы блок легендарного «Марльборо». Гриша не стал его тупо курить и выпендриваться перед сокурсниками, а продал поштучно по двадцать копеек за сигарету. Пустые пачки он набил «Примой», аккуратно надел обратно целлофановую обёртку, запаял ленточку и пошёл по рынкам и ресторанам. Тут главное было смыться до того, как лох раскроет пачку в предвкушении волшебного вкуса «американ бленд». В завершение операции Гриша втюхал наполненную мятой бумагой коробку из-под блока залётному грузину за сорок рублей. Итого – сто двадцать рублей за три дня, месячная зарплата. Терпилы сами виноваты. А нефиг гоняться за пендосской мечтой, патриоты курят моршанский «Беломор»! Следующая задумка была не менее изящна. В те времена на предприятиях в день получки насильно всовывали различные лотерейные билеты «ДОСААФ» и прочей ботвы. Очередная многотысячная смена работяг Ташкентского авиазавода вываливалась из проходной и попадала прямо на стенд со свежими «Известиями», где были напечатаны результаты последнего розыгрыша лотереи. Случалось, что-то и выигрывали. Петрович вон например получил лодочный мотор, вещь в безводной Средней Азии незаменимую. Нужнее могут быть только мотонарты. А основная масса, матерясь, выбрасывала скомканные билеты в объемистую мусорницу и шла в пивнушку. Гриша улучил момент и выгреб бесполезные бумажки в мешок, попутно объяснив бдительному дружиннику, что он тимуровец и собирает макулатуру. Весь последующий день он разглаживал утюгом билеты и складывал их в аккуратные пачечки. Получилось много. Гриша поехал в Самарканд и занял пост возле гостиницы «Интурист», подальше от ментов. Долгое ожидание оправдалось. Самый нетерпеливый америкос, рвущийся насладиться красотами средневекового города, оказался вне контроля сопровождающих. Гриша на неплохом английском предложил поменять баксы по бешеному курсу – один к трём (вместо официальных шестидесяти двух копеек). Янки вылупил глаза и, дрожа от жадности, выгреб всю наличность. Через секунду он с удивлением пялился на странные русские деньги. Бумага была некачественная, но узоры и номера присутствовали. Гриша объяснил, что по просьбам трудящихся выпустили новые купюры номиналом тридцать и пятьдесят копеек. Счастливый недоумок побежал покупать сувениры. В группе туристов был кто-то из потомков русских эмигрантов, он и втолковал ковбою, что жаловаться никуда не надо, так как за попытку валютной операции в Союзе полагается нехилый срок в набитой белыми медведями Сибири. Однако кому надо, те узнали. Серьезные люди Гришу нашли и разжевали, как его авантюра угрожает бизнесу подпольных валютчиков, в котором завязаны проститутки, экскурсоводы и прочие. И что за подрыв доверия ему полагается выдрать ноги с корнем, однако уважение к покойному папе и к изобретательности самого Гриши не позволяют так сделать. Но придётся отработать. Так Гриша оказался в Системе.
Подпольные цеховики в Узбекистане действовали с размахом, который Москве и не снился. В тридцать лет Гриша стал заместителем министра местной промышленности Узбекской ССР. Но тут шарахнул распад Союза.
Из ташкентской системы в эпоху перехода от концлагеря к базару вышло (Два однокоренных. Заменить) немало деятелей олигархии. Например, братцы Миша и Лёва Черные, отцы толлинга и первопроходцы двух российских алюминиевых империй. Одной сейчас рулит зять Юмашева (который, в свою очередь, муж Тани Дьяченко и зять Ельцина), а другой – владелец самых крутых в мире яиц Фаберже. У Гриши масштабы были помельче. Узбекское золото, старое советское оружие, бензозаправки в США. Да и фигачил он не сам, был на подхвате. Но на жизнь хватало. К девяносто седьмому году Рабинович имел квартиру в Нью-Йорке, домик в Майами, женился на молоденькой, купив бывшей жене в качестве отступного три прачечных в Бостоне. Тогда-то эта херня и началась. Грише поручили мутную тему, связанную с доставкой зелёного кэша в Россию. Ясен пень, есть стандартный канал доставки нала по заказам аккредитованных банков, на специально зафрахтованных самолётах. Однако нужен был параллельный, неконтролируемый канал. Только не спрашивайте, как Гришины посылочки (сотни килограммов баксов в мешках) проходили таможни. Например, на Кронштадтской военно-морской базе годами мимо таможенных постов разгружались пароходы с импортным мясом. В этом случае, правда, организатор процесса оказался в Крестах, одновременно тоскливо призывая с развешанных по всему городу плакатов (питерцы помнят) «Спешить делать добро».
