И отключился.
Глава третья
И все терялось в снежной мгле
Ольга Андреевна зябко повела плечами под тонкой шалью. Подошла к окну и потрогала длинными пальцами холодную батарею. За стеклом буйствовал ветер, несясь над землей бесконечной каруселью крупных хлопьев. Опять зима. На бесконечно долгие полгода.
Вернулась, забралась в кресло с ногами. Прикрыла глаза, чтобы лучше слышать ветер. Тихо прочитала вслух первую строфу:
Мело, мело по всей земле,
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела…
Загрохотал сливной бачок – вода с ревом устремилась в преисподнюю канализации. В комнату вплыл Сундуков – сначала пузо, потом все остальное. – Че там у тебя сгорело?
Ольга Андреевна вздохнула.
– Это Пастернак, Коленька. Я же тебе давала читать.
– А… Зеленая такая книжица?
Женщина вздохнула снова.
– Нет, не зеленая. Неважно, забудь. Вы там определились с седьмым ноября? Программу утвердили?
– Так я чего? Есть старший по гарнизону – пусть решает. Ведущим концерта Тагирова возьмешь?
Ольга ответила почему-то севшим голосом:
– Думаю еще. Как там у него дела, кстати?
– А чего думать? Много ума не надо – со сцены трындеть, уж на это он способен, молодой! Дела у него – только свист стоит! Деру ж его, как Сидорова козла, ха-ха-ха!
Сундуков подошел к шкафу, скрипнул дверцей, оглянулся на жену.
– Хотел тебе на октябрьские праздники подарить, да раз уж зима началась, то тянуть не буду. Держи. Каракуль! Страшно подумать, сколько полковников без папах осталось, ха-ха-ха!
Бросил на колени серую шубку. Ольга Андреевна погладила курчавый мех, вслушалась в свои ощущения.
Интересно: у лейтенанта на голове волосы такие же жесткие? Зажмурилась, отогнала неуместную мысль.
– Коленька, ты такой у меня молодец! Спасибо, котик!
– Ой, ой, замяукала!
– Поцелуй меня.
Сундуков засопел, облапил ручищами. Резко ударило запахом чеснока и немытых подмышек…
Все-таки очень любопытно: жесткие или нет?
* * *
На кресле начальника штаба батальона сидел холеный капитан, в котором Марат сразу признал гарнизонного особиста Мулина. Лицом ко входу за столом развалился тот самый здоровенный дядька, который пугал лейтенантов китайскими диверсантами-профессионалами.
Получается, что не зря пугал. Тагиров инстинктивно потрогал лоб, где от здоровенной шишки остался так и не исчезнувший желвак. Роман Сергеевич, стоявший у окна, обернулся на стук в дверь.
– А, Тагиров! Входи. Оставляю тебя с товарищами офицерами, общайтесь. Я в ремзону.
Взял со стола свою шапку и поспешно вышел из кабинета. На лице угадывалось облегчение – компания гостей ему явно не нравилась.
Капитан откинулся в кресле, глянул на Марата. Жестом махнул на стул:
– Садись, лейтенант. Познакомься.
Бугай привстал, протянул широкую и шершавую, как чугунная сковородка, лапищу:
– Майор Деряба, Сайн-Шандинская рота спецназа ГРУ. Ну чего, герой, башка-то не болит?
Марат опять потрогал желвак. Значит, этот здоровяк – разведчик. Хотя и так понятно было.
– Лейтенант Тагиров. Спасибо за заботу, товарищ майор. Чему там болеть? Кость.
Уполномоченный Особого отдела кашлянул, нахмурил брови.
– Тагиров, вы давали подписку о неразглашении – так почему в вашем батальоне об операции по задержанию диверсантов все знают? Да чего батальон! Гарнизон поголовно осведомлен, по-моему.
Марат вспыхнул. Вот уж трепачом его зря пытаются обозвать!
– Так, товарищ капитан, там же сколько народу было… Только наших – сорок бойцов и два офицера, кроме меня. Честное слово, я когда через неделю из госпиталя вышел – все уже в курсе были.
Капитан, видимо, посчитав, что внушения сказал достаточно, сменил тон:
– Ладно, лейтенант, верю. Действительно, свидетелей хватало. Просто у нас тут есть информация об активизации китайской агентуры в Чойренском аймаке, начальство всю печенку проело насчет усиления бдительности. Претензий нет к тебе. Просьба есть. Надо бы рапорт переписать.
– Как, опять?! Я же у вас полдня просидел в особом отделе – три раза переписывал!
– Обстоятельства изменились. Деряба, поясни.
Спецназовец доверительно понизил голос:
– Тут такая штука, лейтенант. Мы, прямо скажем, слегка обгадились с этими китайцами. Должны были всех троих живыми брать, понимаешь? А получилось, что того, которого ты спугнул, подстрелили. Но в том и беда, что подстрелили неудачно: артерию пуля перебила. Сдох быстро от кровопотери. После этого через полчаса второго китаезу мои ребята обнаружили, погнали, а он застрелиться успел. Вот такие дела.
– А с третьим что?
– Кхм… Не нашли мы третьего. Фиг его знает: то ли просочился через оцепление, то ли его вообще не было. Их же сначала монгольские пастухи засекли – они и сообщили в свою милицию, что в степи трое бродят. Другой информации нет. Надо, брат, чтобы ты в рапорте написал, будто в момент, когда китаец тебе по кумполу врезал, офицер нашей роты недалеко был. Тогда мы это дело обрисуем так: на тебя напали, угрожали жизни, и нашему спецназовцу было не до «чистого» задержания, он выстрелил, спасая лейтенанта Тагирова. Понятно?
Марат пожал плечами:
– Мне-то какая разница?
– Вот именно! Тебе без разницы, а меня выручишь. Московским начальникам-то пофиг, что мы под пули идем, им главное – повод найти и поиметь по полной программе.
Капитан-особист поднялся с морозовского кресла, достал из-под стола пижонский кожаный портфель, щелкнул замочком, достал рапорт Тагирова. Марат усмехнулся про себя: ему бы в голову не пришло щеголять по батальону с портфельчиком – обходился офицерской сумкой-планшетом.
– Вот этот лист перепиши.
Под диктовку особиста процесс прошел быстро. Капитан упрятал листы обратно. Подмигнул:
– Ну, вот и управились. Молодец, лейтенант! Глядишь, и мы добром ответим.
– Да я всегда помочь готов, – ответил Тагиров.
– И это правильно. С нами лучше дружить, чем наоборот. Доставай, Богдан, я дверь запру.
Пока контрразведчик возился с замком, Деряба вынимал из боковых и внутренних карманов булькающую солдатскую фляжку, складные стаканчики, сверток с нарезанным хлебом, плоские банки консервов…
Особист выпил чисто символически и с серьезным лицом ушел по каким-то своим тайным делам. А Богдан Деряба оказался классным мужиком, отличным рассказчиком и почти не кичился своим «спецна-значением».
